Мадис добивается своего. Красаускас впадает в странную апатию и подчиняется. Снимают еще шесть дублей. Всего тринадцать, число многозначительное. Разумеется, они ни к черту не годятся. Перерасход пленки катастрофический. В последних дублях Красаускас двигается как лунатик. Даже на конокрада, причем не в момент удачи, а стоящего под виселицей, не похож. Грим расплылся, измученный человечек стал смахивать на усатую крысу, угодившую в капкан.
Работа заканчивается в гробовом молчании. После тринадцатого дубля Мадис Картуль вдруг вежливо произносит: «Благодарю вас. На сегодня закончили!»
Домой едут молча. Прибыв в гостиницу, Красаускас демонстративно сворачивает в бар, Мадис Картуль, почти абсолютный трезвенник, улыбаясь, идет следом и садится рядом на высокий табурет.
И, смотри-ка, чудеса: заказывает томатный сок и сто пятьдесят граммов коньяка. Пожалуйста, двойную порцию в один бокал. И этот бокал пододвигается актеру. По-видимому, мне дают расчет, усмехаясь, думает Красаускас. Ну и ладно, наплевать! Но за потерянные дни он потребует кроме оплаты по высшей ставке еще и компенсацию за необоснованное расторжение договора. Kurat![4] Наконец-то уеду отсюда, думает он, потягивая коньяк. Kuradi kurat![5] Хоть какой-то прок в том, что он запомнил это трескучее эстонское ругательство, которое, правда, сами эстонцы употребляют часто, но совершенно некстати. Kuradi kuradi kurat!
Однако никакого расчета Красаускасу не дали. На другой день он переезжает в люкс. Теперь он и вправду ничегошеньки не понимает. Впрочем, и не старается, ибо на удивление злобный и свирепый режиссер-постановщик вежливо разъясняет, что ему, Красаускасу, обладателю многочисленных дипломов и лавровых венков, нет необходимости волноваться и ломать себе голову. Съемочный день, мол, прошел в высшей степени удачно. Ну и прекрасно! Горите вы все синим пламенем! Раз ухмыляется Картуль, значит, можно ухмыльнуться и Альдонасу Красаускасу. Поухмыляемся! Кто кого переухмыльнет!
Мадис Картуль в раздражении шагал от стены к стене маленького номера. Сейчас он ненавидел всех: звезду первой величины Хьяльмара Кыргессаара, он играл роль барона (и хорошо играл!); ненавидел красивую женщину и отличную актрису Керсти, исполнявшую роль Маре, невесты Румму Юри; ненавидел жужжащую в комнате огромную муху, которую никак не удавалось поймать; ненавидел даже привезенный с собой из Таллина монтажный стол, смело занявший треть комнаты и при каждом удобном случае тюкавший своим острым металлическим углом Мадиса в бедро. Ненавидел он и душный вечер, и доносившийся снизу шум. Но, конечно, сильнее всего сценарий и самого себя.