Теперь кинопленка с неказистым желтым домиком, с домиком, который, если не любить, можно только ненавидеть, проскользнула между пальцами, свернулась в рулон, выскользнула из рук. Пустота. Эта маленькая женщина уже не скромное, кроткое существо, она вступила в борьбу за свое счастье. Неужели она не понимает, что у нее нет ни малейшей надежды? Однажды свет на мгновение падает прямо на тебя, ты сверкаешь, ты веришь, что останешься навсегда в луче прожектора. Но ведь ты не останешься, голубушка. Едва успеют на кончиках твоих пальцев зажить следы иголочных уколов, как снова придется вернуться к иголке с ниткой. Навсегда. Мати чувствовал, что и Марет это знает.
— Это твое последнее слово?
Господи, до чего мелодраматично это прозвучало!
— Разумеется.
Марет без труда произнесла это. Она выдвинула Мати из себя, как ящик письменного стола. Женщины вообще порывистее, резче, чем мужчины. Они быстрее все изнашивают. Примеряют, примериваются они дольше, но снашивают, рвут в два счета. И, порвав с тобой, они умеют тут же забыть. Наверное, за этим выпуклым лбом долго шла тайная сложная работа, никому не видимая. Взвешивали, примеряли. Затем со скрипом натянулась пружинка, выскочила кукушка, прокуковала что-то и скрылась… Теперь снова начнет отсчитывать часы. Уже по новому летосчислению. Что минуло, то минуло. Да и взгляд Марет минует его. Как они умеют смотреть мимо, эти женщины, износившие тебя!
Однажды, когда весь класс из-за ошибки Мати в произношении вместо баскетбола засадили за контрольную работу (один из способов истязания, изобретенный Сморчком), вечером в спальне ребята жестоко избили его, зажав рот подушкой. Юта, девушка из старшего класса, любимица учителей, которой доверяли даже вести уроки в младших классах, случайно заглянула в спальню; Юта все видела, но тут же закрыла дверь и ушла. И когда потом началось расследование, стали всех допрашивать — дело было не шуточное, Мати в тот раз пролежал двое суток, — то Юта, добрая Юта, любящая цветы Юта, играющая на пианино Юта (конечно, «Pour Elise») точно так же смотрела мимо. Все это дело она уже, так сказать, износила, выкинула из себя: «Не знаю. Не видела. Не имею понятия…» И при этом она смотрела в окно — до чего же невинно!
Неосведомленность Юты потрясла Мати сильнее, чем побои: значит, даже у таких пай-девочек есть этот выключатель! Они ласкают овечек, плетут веночки из ромашек, заводят альбомы для стихов, куда пишут что-нибудь вроде: «Прекрасна ты, Эстония, сберезками и елями. Еще красивей, Хилья, ты в своем нарядном платьице…» Но такой выключатель у них есть!