Но вот Марет и Мадис встают и смотрят сквозь дырку на него, на Мати, который спит сейчас здесь, в постели. Они смеются над ним, потому что с Мати случилось несчастье, как когда-то давно, во времена детского дома, он намочил постель. Эти двое смеются, и толстое брюхо старого сатира трясется… Марет нежно обнимает его за шею, шея Мадиса — стариковская шея в складках и морщинах, словно пустое голенище. Но Марет как будто не замечает этого.
Потом они куда-то исчезают, и перед постелью Мати возникает великанша ижорка с огромными ногами. Она поет удивительно вяло, невыразительно:
Ol' kaunis kesailta,
kun laaksossa kavelin…
Однако дальше она петь не может, на шее появляется широкая красная полоса, красный рубец делается все шире, все глубже…
…kavelin, kavelin, kavelin… —
доносится, как из испорченного граммофона. Люба пытается содрать коросту, Мати хочет ей помочь, но красная сыпь накручивается им на руки, как кинопленка, связывает их вместе, прижимает друг к другу, душит. А красная эта змея все продолжает ползти…
— Самозащищающаяся женщина, самозащищающаяся… самозащищающаяся… — шипит Мати; задыхаясь, он твердит эти слова как молитву, но что толку?
Совершенно очумевший, он вскакивает с кровати. Зажигает свет. Незнакомая комната — ах, да, сегодня он ночует в гостинице, в свободном номере. Прямо против кровати зеркало. Растрепанные волосы, измученное потное лицо — неужели это я? Он хочет сказать себе что-то успокоительное, но видит в зеркале, что губы дрожат так же, как они только что дрожали во сне. Рот перекошен судорогой, обнажились десны. Господи! До сих пор такое с ним бывало только на людях!.. Он даже имя свое произнести не может, дрожит всем телом… Какое-то хрипение вырывается из его рта, он волнуется все сильнее, зуб на зуб не попадает, глаза закатываются.
Мати бросается на кровать, лежит сломленный, его плечи сотрясает леденящий ужас; он снова вскакивает, подходит к окну и молча смотрит в серый тихий полумрак.
Беззвучно качаются на ветру плакучие ивы, беззвучно сыплется мелкая изморось. Какая-то гнетущая тишина, и вдруг Мати осознает, что он никогда уже не сможет произнести даже свое имя. Его губы приоткрываются, совсем как у рыбы, вынутой из воды.
В комнате Мадиса загорается свет, на балконе появляется Марет. На плечах у нее серая шаль. Она долго стоит на балконе. Мати кажется, что Марет смотрит прямо ему в глаза.
Плакучие ивы на ветру.