У Рейна теперь забот полон рот. Наконец-то Мадис и ему придумал дело. Посмеивался, ну-ка, мол, паренек, давай покажи свои таланты, хватит тебе дурака валять да вынюхивать. Выбирай девиц, такая работенка должна быть по вкусу молодому человеку, пробы тоже делай, ежели надо. Я в твои дела мешаться не буду до самых съемок. Подержи-ка немножко вожжи в своих руках. Ты ведь рвешься поработать, к тому же и Карлу-Ээро рот заткнем. Пусть не болтает, что я молодых зажимаю. Так что прялки-скалки! Я буду одну сцену в парке готовить, а ты давай разворачивайся!
Неожиданно полученное задание обрадовало Рейна, по и заставило призадуматься. Прежде всего, конечно, потому, что он понятия не имел о подобном веселом заведении, да еще царского времени. Мадис утешал, что этого наверняка никто уже не помнит, а если какой-нибудь столетний и помнит, так не велика важность.
Рейн решил проконсультироваться и с Карлом-Ээро Райа. У них была дружеская беседа за превосходным филе, и они сблизились еще больше.
— Честно говоря, меня это несколько тревожит, — сказал Карл-Ээро в тот приятный вечер. — Если вы будете снимать сами, то часть возможной ответственности падет на вашу голову. Да еще такая сцена — дом терпимости! Вы уверены, что Мадис потом не использует это против вас?
— Против меня? — такая мысль Рейну не приходила в голову. Нет, на это не похоже, очевидно, Карл-Ээро не очень хорошо знает Мадиса. Ну да, они же враги… Рейн Пийдерпуу категорически отверг такую возможность. — Это вообще ему не свойственно. — И, чтобы угодить Карлу-Ээро, он добавил с улыбкой: — У него на это соображения не хватит…
Затем они принялись вместе ломать голову, как же все-таки Рейну следует снимать. Мы ведь пуритане: покажешь убийство человека — никаких возражений, а его зачатие — нет, это ни под каким видом! Неужели действительно так боятся демографического взрыва!
Потом их разговор перекинулся на французское кино. Вот галлы, те умеют преподнести фривольность, ну а тевтоны, славяне и, конечно, угро-финны с этим не справляются. Вместо пикантности получается форменная похабщина. Рейн Пийдерпуу признался, что у него нет ни малейшей охоты снимать сентиментальную историю о погубленной невинности, так сказать, о растоптанной розе в стиле «Бедной Лизы» Карамзина или наших прозаиков — раннего Вильде и особенно Сяргава. Карл-Ээро с ним согласился и сказал, что рыдающие цыганские скрипки, залитые скатерти, шампанское из туфельки, прикуривание от сторублевок и «Очи черные» тоже заигранная безвкусица. Что же предпринять? Что-то ведь надо найти, ибо добродетельный дом терпимости — это нонсенс.