— Это медь окисляется от воды, — пояснил Патрик, когда она спросила.
Он бросил на пол сигарету, придавил ее подошвой и отпер тяжелую стальную дверь в стене.
— Я думала, здесь внизу курить запрещено, — заметила Ребекка.
— Почему? — удивился Патрик. — Здесь нет никаких взрывоопасных газов, ничего легковоспламеняющегося.
Она засмеялась.
— Отлично. Тогда ты можешь спрятаться здесь, в пятистах метрах под землей, и тайком покурить.
Он придержал тяжелую дверь и протянул руку ладонью вверх, показывая, чтобы она зашла впереди него.
— Никогда не понимала «учения о благочестии» свободных церквей, — сказала она и повернулась к нему, чтобы не оказаться спиной. — Курить нельзя. Употреблять алкоголь нельзя. На дискотеки ходить нельзя. Откуда все это? Обжорство и нежелание делиться со страждущими — грехи, о которых действительно говорится в Библии, — упоминаются очень редко.
Дверь за ними захлопнулась. Патрик зажег свет. Комната напоминала большой бункер. С потолка свисали металлические полки. На них располагалось нечто, напоминающее огромные колбасы в пластиковой упаковке или круглые дрова.
Когда Ребекка задала вопрос, Патрик Маттссон начал объяснять:
— Это ольховые опилки в полиэтилене. В них внесены споры. Когда они пролежали некоторое время, можно убрать полиэтилен и немного похлопать по ним руками. Тогда грибы начнут расти — и через пять дней можно собирать урожай.
Он исчез за большой полиэтиленовой занавеской в дальнем углу помещения и через некоторое время снова появился, неся кубы из прессованных опилок, поросшие грибами шиитаке. Положив кубы на стол, он начал привычными движениями собирать грибы и кидать в картонную коробку. По помещению распространился запах грибов и влажного дерева.
— Здесь для них идеальный климат. А лампы сами переключаются с ночного режима на дневной и обратно. Ну, хватит болтовни. Чего ты хотела от меня, Ребекка?
— Я хотела поговорить о Викторе.
Он смотрел на нее взглядом, лишенным всякого выражения. У Ребекки возникло чувство, что надо было одеться попроще. Сейчас они находились на разных планетах и пытались поговорить. Она — в своем проклятом пальто и тонких дорогих перчатках.
— Когда я жила здесь, вы с ним дружили.
— Да.
— Каким он был? Я имею в виду — после моего отъезда.
За занавеской с глухим шипением включилась система полива. Вода разбрызгивалась откуда-то с потолка, стекая по толстому прозрачному полиэтилену.
— Он был безупречен. Красивый. Самозабвенный. Великолепный оратор. Но Бог ему достался суровый. Живи он в Средние века, наверняка занимался бы самобичеванием и совершал паломничество на окровавленных ногах к святым местам.