– Хорошо, что песцы его не нашли. Найдут – обязательно обгрызут все лицо и, бывало, кишки выедают, – сказал Братка.
Мутные слезы текли по безалаберному Браткиному лицу. Федор угрюмо сказал Гаврилову:
– Говори, где могилу бить. Крест или столбик со звездочкой прикажешь поставить, председатель?
Санька стоял рядом с одеялом, на котором лежал Муханов. Он все смотрел и смотрел на его необгрызенное песцами лицо. Глаза у Муханова были Открыты, только лед скопился на них, и Саньке казалось, что сквозь этот лед смотрит на него Колька Муханов.
Спазма все больше сжимала ему горло, а потом в черепе где–то изнутри возник огромный ком, опухоль, и она давила на череп так, что казалось, голова сейчас лопнет. Санька растолкал людей и пошел прочь от разговоров о выеденных кишках, от мухановского взгляда. Где–то на полдороге его поймала Зинка–продавщица, схватила за руку, втащила в дом, потом «пей» – влила в горло полный стакан коньяка. Опухоль в Санькиной голове все росла, давила с неодолимой силой, и коньяк не мог заглушить ее. Зинка сидела напротив на стуле, курила папиросу. Потом грубо сказала:
– Ты плачь, красивый москвич. У всякого свое горе. Только счастье не у всякого свое. Ты мухановским счастьем теперь жив сидишь.
И от этих слов лопнула наконец опухоль в мозгу у Саньки, и он заплакал и бил себя головой о коленки, чтобы скорей вышли эти слезы и перестало давить на мозг. Никогда, никогда, никогда, черт побери, не уйти ему теперь от покрытых ледяной коркой мухановских глаз. Всю жизнь будет смотреть на него мертвый Колька Муханов.
И опять, как только он вернулся домой, как три месяца назад, в комнату вшагнул торжественный Людвиг – все в том же бесподобном костюме. В руках Людвиг держал свое ружье с вертикальными стволами.
– Саша, – сказал он. – Прошу вас, возьмите на память о вашем друге. Это «меркель» – большое ружье. Больше у меня ничего нет.
И Людвиг протянул Саньке сверкающую полированным деревом и металлом драгоценность.
– Нет, – сказал Санька. – Не надо.
– Да, – непреклонно сказал Людвиг. – Я видел много людей и кое–что в них понимаю. Возьмите это ружье.
– Нет, – бессильно сказал Санька. – Это не мне. Не надо.
– Да, – сказал Людвиг. – Я стар, мне тяжело. Придется вам, Саша, взять это ружье и тот холм. Вот.
Людвиг непреклонно протянул Саньке «меркель», и Санька взял вороненые, все в фирменных клеймах, стволы. Как проклятую долговую расписку, как ордер на кабальную яму – взял.
Похоронили Муханова в старом Усть–Китаме. Надгробное слово произнес Федор, обнажив лобастую голову.
– Вот, – сказал он. – Все–таки столбик стоит, а не… щепочка с номером. Весной покрасим столбик. Лежи, друг, спокойно.