Из дальнего угла барака, безмятежно покачиваясь, подошел малый в верблюжьем свитере и сказал:
– Брось канцелярию. Истина в вине, понял?
– Понял, – сказал Санька.
– Тогда идем к нам. Гуляем сегодня.
Канаев отправился туда, где призывным маяком горела мухановская шевелюра.
Ребята подвинулись, дали стакан. Муханов и здесь был в центре внимания, забрал гитару, играл перебор. И хоть играл он плохо, но был такой рыжий и так улыбался, что слушатели смотрели на него восторженными глазами. Всюду свой человек Муханов, пропади все пропадом, завьем горе веревочкой.
Какой–то человек все прислонялся к Санькиному плечу и спрашивал: «А откуда вы, как? На расчете, в отпуск?»
– Отпуск, – сказал Санька, – шестимесячный, – не сообразив, что в этих краях именно и полагался шестимесячный. – Пункт «г», понял? – уточнил Санька.
– А, – с разочарованием сказал человек и отодвинулся.
5
Утром его разбудила тоска.
Проснулся он гораздо раньше, но боялся открыть глаза, проснуться совсем, предчувствуя эту тоску. В бараке хлопали двери, и сквозь веки он чувствовал, как пробивается в замерзшие стекла синий рассветный сумрак.
Когда он открыл глаза, он прежде всего увидел Кольку Муханова. Тот спал на боку, выкинув из–под одеяла веснушчатую руку.
«Телеграмму надо дать, – вяло подумал Санька. – Телеграмму брату Семе». Она уже давно сложилась у него, эта телеграмма, наверное, он думал о ней вчера, может быть, думал даже во сне. Брат Сема пришлет деньги, и надо сесть в самолет.
Не выйдет у него возвратиться фертом. Трудовую придется выкинуть, нет, сохранить на память, бывал–де и я, осваивал Север.
Санька знал, что уедет отсюда легко, сорвется мотыльком па алюминиевых крыльях. Легкий он парень, Санька Канаев. Студент–продавец–шурфовщик.
А Муханов – что ж? Пусть выкручивается Колька Муханов.
Он поднял повыше подушку и прислонился к ней спиной, и тотчас же, как будто только это и надо было ему сделать, из темного угла барака шагнула фигура. Санька смутно вспомнил этого безликого малого.
– Здорово вы вчера, а, – парень с удовольствием причмокнул губами. – Здорово вы вчера дали.
Он сел на койку к Муханову, пружинная сетка прогнулась, и Муханов сразу открыл глаза.
– А вот и второй проснулся, – восхищенно сказал парень. – Голова, наверное, болит, а?
– Катись ты, – беззлобно прохрипел Колька. – Чего надо?
– Болит голова, – утверждающе сказал парень. – Сбегаю, а?
– Во, шакал, – удовлетворенно прохрипел Муханов. – Во, шакал, прямо с утра.
Он полез под подушку и достал деньги.
– Порядок, – сказал парень. – Правда, порядок, а?
Они пили водку с изображением какого–то дикого животного на этикетке. «Зверобой» пах больницей и быстро дал состояние бездумной лихости.