Пурим, да и только, - говорили сведущие люди. И действительно, впервые в истории России, в самом ее сердце - Кремле, официально и беззастенчиво, показывая, кому на самом деле принадлежит здесь власть, что взята она теперь "всерьез и надолго", и ничто не способно ее поколебать, на дорогой мелованной бумаге ("для своих") печатались приглашения, и проводились древние еврейские празднества. Празднества казавшиеся странными для всех народов, кроме еврейского.
Спустя десяток с лишним лет от их начала, Лешку-Замполита, уже как "знатока сопутствующих исторических вопросов", спрашивали:
- Леха, расскажи про Вавилон! Что там за Пурим такой произошел?
Зная, что Лешка-Замполит - лучший в подразделениях "сказочник", потому и прозвище ему - "Замполит", уж завернет так завернет, - у чертей колики начнутся!
- Енто пьеса! - всяк раз зачинает поэму Леха, и непременно с воодушевлением. - Шекспира на нее нет!..
Если на смех смехом не отвечаешь, то смех обижается и уходит. Смех от Лешки-Замполита большей частью черный, с него слезы как с перченого, но какой смех на этом свете правильный? И что есть смех? Не от того ли он приходит, что срывает покровы и являет нам правду столь измазанную, так замордованную, перекрученную, что узнавая ее, мы не можем не смеяться над собой - тому что стояли рядов, видели, но не узнавали. И кто здесь шут, а кто идиот? Шут делает себя сам, дураков - службы общественного форматирования.
- Едва ли не за 500 лет до рождения Христа, по окончанию ихнего "вавилонского пленения" - а все сроки давности, как мы знаем, рано или поздно выходят - евреям было дозволено вернуться в Иерусалим, на свою матушку-родину, то есть. Возможно, некоторые так и поступили, но большая часть "пленных" категорически не пожелала отказываться от собственного пленения - дела шли в гору: как обычно спекулировали, давали деньги "в рост". Уже вырисовывалась Египетская афера, когда "рабы", фактически выдоив-развалив государство, еще и назанимав у соседей "на пару дней" - "до получки", смылись со всем золотишком в "пустыню", где сорок лет ссорились между собой, приторговывали краденым и жили на "процентик". Потому-то тысячи вавилонских евреев, возмутившись свалившейся на них свободе, остались жить в городах персидской империи в прежнем положении, отнюдь не рабском, а напротив, зачастую привилегированном по отношению к титульной нации, что со временем стало удивлять и самих персов: "кто же кого завоевал"? Но это только прелюдия, а вот дальше самая пьеса! - интриговал Леха. - Можно сказать - Гомер! - коверкал он имя великого певца. - И вот в какой-то из дней, озадаченный персидский военачальник Аман заходит к царственному Ксерксу и делится всеми этими непонятками. Реакция Ксеркса естественная для того времени - истребить всех засидевшихся в плену! О чем тут же узнает одна из его баб, коих у него, как всякого царя, было такое множество, что даже имен не знал. Дальнейшая ситуация видится так: баба дала взятку, пробралась вне очереди в покои, устроила бурную ночь, показала новые штучки, которым знамо где выучилась, и когда затраханный Ксеркс решил прикорнуть, разревелась. Тот, чтобы заткнуть этот фонтан, по обычаю предложил подарок, Эсфирь, кою сами евреи после всех тех блядских дел стали называть царицей, в качестве подарка выпросила наказания для тех, кто преследует ее племя. Племен в Вавилонии - уту! - больше, чем у Ксеркса баб! Вечно ссорятся между собой. Одним больше, одним меньше... Должно быть, подмахнул бумагу или перстенек с пальца дал - подтверждение на то, что: "все сделано моим именем и по моему соизволению". Под это алиби, евреи, прихватив личную гвардию Ксеркса, той же ночью вырезали в собственных домах с десяток тысяч именитых персов. Впрочем, сами хвастаются будто бы зарезали 75 тысяч, но тут, думается, врут - пугают!.. То есть, как кого пугают? - удивлялся Леха. - А нас с вами! Или скорее наших чиновников. Мол, если что, и вас порежем сонных - все сегодняшние 750 тысяч. Впрочем, даже если и десять тысяч тогда прирезали, а не в семь раз больше, то по тем временам получается тоже, - ой-как крутенько! Это когда самые крупные города редко превышали сотню тысяч жителей... еще тот, скажем прямо, холокостик! Понятно, что Ксеркс, проснувшись уже вовсе в ином государстве, наудивлялся вволю. Но больше всего тому, какой он дурак - что, впрочем, счел нужным скрыть от ошарашенных подданных. Но члена в мешке истории не утаишь, особенно когда его слабости так упорно празднуют... Так-то!