Конечно, меня греет надежда на нашу скорую встречу. Если мне удастся благополучно пережить это плавание (а капитан уверяет нас в этом, заявляя, что плохая погода уже позади) и увидеть на пристани в Ливерпуле твое лицо, я буду безмерно рад и в таком случае задержусь в этом городе на ночь. Но если ты не сможешь меня встретить, то меня устроит Сент-Леонард или твоя городская квартира на Виктория-стрит.[34] Тогда я удовлетворюсь тем, что вместо дружеских объятий отправлю тебе из Ливерпуля эти страницы.
Позволь на этом закончить с «делами».
О твоем предложении, чтобы я постарался привести в порядок свои мысли и изменить к лучшему душевное состояние, написав мемуары о другом, более счастливом времени, я размышлял довольно долго. Скорее всего, начну со слов Бэкона: «Писательство делает человека пунктуальным». Пунктуальность — это то, в чем я нуждаюсь сейчас, пунктуальность сердца и разума. Цель, одним словом.
Да, мне действительно не терпится начать новый проект, хотя я никогда не замечал за собой склонности к ведению дневников. А сейчас моя цель — отправить как это письмо, так и памятную записку сразу же после прибытия в Ливерпуль, если я не смогу вручить тебе эти страницы и убедиться, что ты воспринял их как предписание. Надеюсь все же на личную встречу (надежда не умирает долго, если речь идет о свидании с Холлом Кейном!). Но прежде чем начать, позволь мне обратиться, пусть и кратко, к нескольким вопросам, поднятым в твоем письме.
Во-первых, относительно твоего американского друга. Того, о котором ты упоминаешь, хотя, не могу не заметить, необычно скупясь на слова.[35] Пожалуйста, присылай его в «Лицеум» в любое время. Ты говоришь, он доктор? И хорошо знает Лондон? Будь уверен, Кейн: я встречу его как друга, ибо любой друг Т. Г. X. К., безусловно, и мой друг.[36]
Во-вторых, поскольку ты так добр, что интересуешься моей раной, с удовольствием сообщаю тебе, что она зажила и начинает образовываться шрам, который, боюсь, будет достоин монстра мисс Шелли.[37] Увы, он будет служить мне своего рода memento mori, напоминанием о том, что могло бы быть. К счастью, я отступил от края пропасти. Со мной все хорошо или, по крайней мере, лучше, чем было, и отныне у меня начнется новая жизнь.
Но как с наибольшими шансами на успех начать все заново, если не вернуться к тем дням, когда мы с тобой были новичками в Лондоне, скакунами — ха! — впряженными в колесницы наших избранных богов? И таким образом календарь напоминает мне о середине августа 1881 года, ибо именно тогда я узнал от леди Уайльд о том, что Россетти — о котором всем известно, что он великий и при этом считается здравомыслящим, — взял нового секретаря: тебя.