— Вы ведь понимаете, что мы, — сказал Пенфолд, очевидно имея в виду пациентов клиники, своих товарищей по несчастью, — обитали когда-то… снаружи.
До этого он с серьезным видом мерил шагами помещение, но сейчас энергично кивнул в сторону зарешеченной щели окна, добавив:
— И пока мы были там, мне посчастливилось увидеть, как вы, мисс Терри, играете вместе с мистером Ирвингом. Это было событие, которое я не скоро…
— Господи боже мой! — воскликнула медсестра Нурске. — Генри Ирвинг, он имеет в виду Генри Ирвинга? Значит, вы Эллен Терри, леди «Лицеума»?
— Боюсь, что да, — ответила огорченная Э. Т., засунув предательский платочек в сумочку.
Уверен, она бы сняла с себя и парик, если бы под ним не было сеточки для волос.
— Я прошу прощения за этот маскарад, но…
Она так и не договорила, в то время как Нурске бочком придвинулась к звезде. Судя по выражению ее одутловатого лица и подергиванию курносого носа, можно было предположить, будто она надеется вдохнуть аромат славы.
— Ваша Офелия, — снова заговорил Пенфолд, — была безукоризненна!
При этом доктор Стюарт, забыв свою роль, принялся кивать, как спаниель, которому предложили колбасу.
— Благодарю вас, сэр, — сказала Эллен, все еще чувствуя себя глупо.
— Я очень завидовал той милостивой смерти, которой вы ее удостоили.
— Подобные комплименты в большей степени можно отнести к Шекспиру, — возразила Эллен, — нежели к нам, актерам.
— Ах, — сказал Пенфолд, — тогда я был прав, осуждая нашего доктора Стюарта за то, что тот отказался освободить меня, ибо он, несомненно, автор моей судьбы, как Шекспир — автор судьбы Офелии. Обладай доктор хотя бы унцией, малой толикой художественного воображения, он счел бы мое освобождение если не обоснованным, то романтичным, но, увы…
— Романтика? — возмутился доктор. — Пенфолд, защищая вас от самого себя, я уповаю только на науку.
— Но мне не нужна никакая защита! Как смеете вы навязывать мне свою высокомерную опеку?
Связанный пациент, насколько позволяли путы, метнулся к решетке, челюсти его, щелкнув, сомкнулись, глаза забегали. Казалось, он вот-вот лишится чувств и свалится на пол, но нет. Пенфолд совладал с собой и, хотя изо рта его сочилась кровь, казалось, был в здравом уме, а не в помрачении. Он повторил:
— Как вы смеете?
— Самоубийство — это грех! — заявила Нурске. — Вас будут поджаривать за это в аду на медленном огне.
— Будь глупость грехом, тебя бы поджарили первой. Нет, я ошибся. Поскольку ты жирная, то будешь не поджариваться, а гореть, быстро гореть ясным пламенем.
Медсестра сжала кулаки, словно держала в них что-то невидимое: очевидно, сейчас ей очень не хватало вышеупомянутой палки. Лучше не знать, что, скорее всего, случится в Степни-Лэтч после нашего ухода из-за столь необдуманных высказываний мистера Пенфолда…