Насколько я помню, Томский рассказывал мне, что Карахан пришел к соглашению с Германией на более предпочтительных условиях, чем Троцкий...”
Вышинский: “Когда у вас был разговор об открытии фронта для немцев?”
Бухарин: “Когда я спросил Томского, как он понимает механизм переворота, он ответил, что это дело военной организации, которая откроет фронт”.
Вышинский: “Итак, Томский готовился открыть фронт?”
Бухарин: “Он этого не говорил...”
Вышинский: “Томский говорил: “Откроем фронт?”
Бухарин: “Я передам это точно”.
Вышинский: “Что он сказал?”
Бухарин: “Томский сказал, что это дело военной организации, которая открыла бы фронт”.
Вышинский: “Почему она должна открыть фронт?”
Бухарин: “Он не сказал”.
Вышинский: “Почему она должна открыть фронт?”
Бухарин: “С моей точки зрения, не следовало открывать фронт...”
Вышинский: “А с точки зрения Томского, должны ли они открыть фронт?”
Бухарин: “С точки зрения Томского? В любом случае он не возражал против этого”.
Вышинский: “Он соглашался?”
Бухарин: “Раз он не возражал, это значит, что вероятнее всего он на три четверти соглашался”.
В своем заявлении Бухарин признался, что его ревизионистская линия подтолкнула его к поискам тайных связей с другими оппозиционерами; что он надеялся, что восстание приведет его к власти, и что он сменил свою тактику на терроризм и заговор.
В биографии Бухарина Коэн пытается поправить “распространенное заблуждение” - что Бухарин добровольно признался в ужасном, нелепом преступлении, так как искренне сожалел о своей оппозиции Сталинизму, и признанием хотел в последний раз услужить партии”.
Коэн заявляет, что “План Бухарина... был превратить свой процесс в контрпроцесс осуждения Сталинского режима. Согласно его тактике, он хотел изменить признания, что он политически ответствен за все ... и в то же самое время решительно отрицать любые преступные действия”. Коэн утверждает, что когда Бухарин использовал такие термины, как “контрреволюционная организация”, или “антисталинский блок”, он на самом деле имел в виду “Старую партию большевиков”: он хотел принять на себя символическую роль представителя большевиков: “Я несу ответственность за блок”, то есть за большевизм”.
Вот так. Коэн, как выразитель интересов США, может выделывать эти пируэты, поскольку очень немногие из читателей достанут и проверят бюллетени процесса.
Но в высшей степени показательно чтение ключевых высказываний из показаний Бухарина на суде о его политической эволюции. Бухарин был вполне рассудителен, чтобы понять ступени его собственного политического перерождения и увидеть, как его угораздило стать участником контрреволюционного заговора. Коэн и буржуазия могут делать все, что в их силах, чтобы реабилитировать Бухарина-”Большевика”. Для коммунистов показания Бухарина представляют важный урок о механизмах медленного перерождения и перехода в антисоциалистические ряды. Эти признания дают возможность понять позднейшее появление таких фигур, как Хрущев и Микоян, Брежнев и Горбачев.