Сухими губами он прикладывался к ее горячей пухленькой щеке и уходил, не обращая внимания, что она, стоя у окна троллейбуса, еще долго глядит ему вслед.
«Пора завязывать. Ни уму ни сердцу», — с грустью размышлял он. Ведь если, не дай бог, узнает об этой никчемной связи Камелия? Разрыв, скандал, развод... при ее-то повышенном эмоциональном запасе. Обидно. Ведь не докажешь, что все пустое, полумертвое. Пора завязывать. Без сомнения, «Тихая» в контрасте с «Капризной» — надежный и преданный партнер. Взбалмошный, экстравагантный экскурсовод городского бюро по туризму, тридцатипятилетняя «Капризная», с которой он познакомился в том злосчастном турне по Карелии, являла собой полную противоположность «Тихой», но в крайностях была на нее похожа, как близнец. «У меня самая красивая грудь в Минске. Об этом говорят все без исключения. Надеюсь, ты не станешь отрицать. И не надо, как голливудские звезды, запускать под кожу силиконовые имплантаты. Все естественно. А талия? Семьдесят пять сантиметров. Следующий раз ты меня не узнаешь... Будет шестьдесят шесть, как у дочери английского миллионера». Желание быть на виду, в центре всеобщего внимания, желание флиртовать, казалось, и составляло основу ее сущности. В этих своих целенаправленных деяниях она проявляла капризность, находчивость, хитрость, во всем остальном мир воспринимала на уровне человека, который после многих лет вышел из джунглей. Непосредственность, глупость, с которой она давала оценки всему, что происходило вокруг, доводили его подчас до гомерического хохота. Она умиляла детским наивом и все сводила к одному понятию: сколько произведено, сколько потреблено и как легко все и хорошо там, за бугром. Пиком ее мечты было найти недалекого, доверчивого умом еврея и эмигрировать с ним в Канаду.
«Трудно будет тебе найти среди евреев такого простофилю. Они люди умные». На что она, хитро прищурив свой глаз, отвечала: «Поймаем. Каждая нация имеет своего дурака. Авось найду. А пока дай поцелую тебя в последний раз», — и она повисала у него на груди.
Это «в последний раз» было ее неизменным ритуалом. Она боялась разбиться в аварии, обгореть, умереть, напиться и не проснуться (жаловалась на сердечную аритмию), просто забеременеть. Он искренне жалел, что так неосмотрительно, поспешно и глупо вступил с ней в постыдную связь без любви и страсти, да отступать было некуда. Раздробилась, измельчала сила воли. Правы французы: изменив один раз, изменишь не однажды. Иногда ему хотелось завыть от ее назойливости... но при первых же ее страстных, жарких поцелуях (а зацеловывала она его всего) он прощал эту «обезьяну».