— Пиши, — настаивала она. — Программа закончилась.
Он молча, но резко, размашисто сел за пишущую машинку и нервно начал выстукивать первые слова письма. Минут через десять спросил у нее:
— Прочтешь? Может, хочешь что-нибудь добавить?
— Пусть не смеет уходить в самоволку.
Он запечатал конверт и оставил его на столе.
— Спрячь в дипломат.
Случалось, он забывал опустить письмо целыми днями.
Через минуту она выскочила из ванной, закрылась на кухне, хлопнув дверью. Любомир, приглушив на всякий случай звук телевизора, проверил в ванной краны: ни холодной, ни горячей воды не было. Знакомая и, увы, частая картина. После девяти к ним на пятый этаж вода не поступала. Он взял два ведра, спустился на второй этаж к соседке и, лелейно извиняясь, попросил воды, принес, открыл на кухню дверь.
— Сделай хоть это для семьи. Позвони в водоканал, представься!
— Бессмысленно. Надо уходить из хрущевки, получать новую квартиру.
— Десять лет простоять в очереди. Мне смешно.
— Почему же. Шеф обещал помочь. Всем собкорам «Известий», «Труда», «Советской культуры» в первый же год улучшить жилищные условия.
— Меня не интересуют другие. О чем ты думаешь?
— Да как-то ни о чем.
— Вот именно. Ты принес мне два ведра холодной воды.
— Извини.
Он спустился уже на третий этаж, к другой соседке-пенсионерке. Долго звонил. Сонная и недовольная, она открыла дверь. Извиняясь и не переставая заранее благодарить, он попросил ведро воды. Подождал, пока она медленно что-то убирала из ванной в корзину и ящик для белья.
«Да... все аукнется, — с горечью подумал он, вновь садясь к телевизору, — пощипал когда-то городские власти... запомнили... Трудно будет выбить квартиру, однако и ждать нет смысла. Завтра же после встречи с «Капризной» навещу мэра. Все не ладно и не складно. Пустой, никчемный день, из которого нечего и запомнить».
Приблизительно в этот же самый день, тремя часами раньше угрюмый, уже на подпитии, столяр ЖЭСа № 22 вставлял в дверь квартиры нововыдво- ренного на пенсию Николая Ивановича Барыкина дополнительный (третий по счету!) врезной французский замок.
— Вы шо, батя, наследство в Америке отхватили: мильенщиком стали, аль кооператив организовали?
— Пора уже пенсию советскую охранять, не только миллион, — угрюмо ответил Николай Иванович.
Столяр торопился, еще до начала работы он краем глаза заметил на кухне бутылку пива. Это была типичная, стандартная однокомнатная хрущевка на третьем этаже пятиэтажки, стоящей в глубине двора, вдали от шумной улицы, окруженной кустами сирени и жасмина. Впрочем, новому квартиросъемщику было безразлично, какой ландшафт вокруг дома. Спешил с разменом. Забрал себе тахту со старым выцветшим пледом, небольшой книжный шкаф, в котором не уместились все книги и потому лежали хаотично в двух углах, рядом с ними стоял на полу большой портрет хозяина квартиры. Фотографировали, очевидно, в День Победы на Круглой площади. У Николая Ивановича торжественный вид, он в сером костюме, при орденах и медалях. Портрет ему понравился, закрепил его под стекло в рамку из позолоченного багета. Грешным делом подумал: «Лучше и не придумать, когда помру, это фото впереди гроба и понесут». Цветной телевизор «Горизонт» оккупировал своей массивностью весь угол возле узкой балконной двери. Словоохотливый столяр разговорился: