Открытия и гипотезы, 2012 №03 (Журнал «Открытия и гипотезы») - страница 3
Тем временем внебрачное дитя точных наук — структурная лингвистика, увлекаемая военным заказом на искусственный интеллект, открыла для себя языки (и соответственно картину мира) бесписьменных народов. Собранный лингвистами языковой и антропологический материал аборигенных культур буквально взорвал европоцентричную парадигму сознания. Он показал, что сознание первобытного, дописьменного человека категоризирует мир совершенно по-другому. Многое из того, что по умолчанию считалось универсалиями, например языковые представления о времени и пространстве или грамматическое деление окружающего мира на субъекты и объекты, неожиданно оказалось не абсолютным, а специфичным для конкретной семьи языков и вовсе не свойственным другим семьям. Гуманитарное знание обнаружило, что наблюдает действительность не непосредственно, а через призму своих языковых категорий и что результат может скорее характеризовать инструмент наблюдения, нежели саму наблюдаемую реальность. На волне этого гуманитарного шока аборигенные культуры (а также измененные состояния сознания) вошли в моду как некий идеал «непосредственности» и «цельности», утраченных западной цивилизацией. Ответственность за эту утрату Маклюэн возложил на фонетическое письмо.
В соответствии с духом своего времени «Галактика Гутенберга», при всей ее фундаментальности, проникнута убеждением в том, что визуальная культура (письменность, печать) навязала естественному сознанию деформации, в то время как нарождающаяся аудиальная — телевизор, радио и иные «электрические технологии» — должна вернуть ему первоначальную цельность. (От электроники Маклюэн подвоха не ждал, считая компьютерные технологии принципиально бесписьменными.) «Изобретение алфавита, — обобщал Маклюэн, — послужило длительным стимулом для развития западного мира в направлении разделения между чувствами, функциями, операциями, эмоциональными и политическими состояниями, а также задачами». Далее он обстоятельно выводил из фонетического письма и линейность и логическую одномерность западного мышления, и конкуренцию, и национализм, и расцвет индивидуализма — словом, все, что переосмысляла в себе западная цивилизация в середине XX века, инкриминировал двум-трем десяткам букв, превратившим мир, доселе неделимый и разнородный, в подобие набора «лего». «Владеющий письменной грамотностью человек, каким мы находим его в античном мире, — это расколотый человек, шизофреник, и такими были все письменные люди со времени изобретения фонетического алфавита» — сегодня это высказывание кажется довольно сильным. Но для аудитории шестидесятых, завороженной открывшимся ей миром примитивных культур, эстетики, языков и космогоний, оно звучало не большим преувеличением, чем для сегодняшних читателей — рассуждения об интернет-зависимости или об «уходе интернет-пользователей в иллюзорный сетевой мир».