Злачное место (Шпыркович) - страница 112

— Ну да, а, может, это еще и поэтому, что люди надеялись на врача, как на истину в последней инстанции. Священники солгали, партия подвела, либералы всякие — тоже, так кому верить то? Неужто правды совсем на Земле нет??? А вот она, правда — шибко умный ученый доктор. Он не обманет, не продаст. Тем более — учился ведь ажник шесть лет.

— …В общем, после того, как я нелестно выразился при людях о том, что я думаю по поводу и нынешних студиозусов и их преподавателей — пошли мне намеки — что надо бы как-то базар отфильтровывать — и не в приличных выражениях, а в самых что ни на есть таких. Соответственно, я их послал подальше, тем более у меня результаты лечения были лучше. Раньше — мне бы хода профессионального не дали, росту карьерному помешали бы, подставили со сложным случаем, быть может, а теперь времена простые настали. Однажды вечерком в комнату, где я сидел — пулька залетела. Хорошая такая, калибра 12 мм. В открытую они меня все же побаивались, твари — я к тому времени давно уже не тот лекарь был, которого хотели живьем поджарить. Только заметил я, что норовят мне все больше запущенных пациентов подсунуть — лечишь — лечишь его — а он тебя все равно зомбанется. Тут два плюса — всегда можно на доктора кивнуть — у кого, мол, помер — у Дмитрия Васильевича, а мы, как тот Дуремар — "…совсем тут ни при чем". Ну, и надежда, наверное, была у них, что когда нибудь все же цапнет меня кто-то из зомбанувшихся. И, главное, администрация — тоже они. Ну и что: мне — надо было пол — больницы пострелять? Плюнул я и ушел, как и многие до меня уходили. Но с тех пор — я в такие вот крупные анклавы — ни ногой. Слишком много там накипи наросло. Вот, Варьку учу, Ивана еще. Бог даст — будут они нормальные врачи, а не мумии с негнущимися шеями.

— А какие перспективы ты вообще видишь для нашей профессии? — спросил Старый.

— Уровень двадцатых — тридцатых годов двадцатого века, — слегка подумав, ответил тот. — В чем-то даже выше их — диагностика, методы терапии. Если освоят выпуск необходимых лекарств — так и вообще будет здорово. А их не так и много надо — В Великобритании было 30.000 наименований препаратов, а скандинавские страны, к примеру, в это же время обходились 3000. Только потому, что там законодательно было запрещено регистрировать медикаменты, если у них не было какого-то кардинально нового механизма действия. А я так думаю — можно обойтись и меньшим количеством лекарств. Плюс то надо учесть — что следующее поколение будет гораздо более здоровым — хотя бы потому, что педиатры не будут превентивно назначать антибиотики при ОРВИ всем детям поголовно. Типа, вдруг у него пневмония разовьется — а их потом обвинят, что ребенку антибиотик сразу не назначили. А то, что потом у такого ребенка и дисбактериоз, из которого он вылезти годами не может, и аллергия — так это дело десятое. Это не так видно и недоказуемо. Будет идти отсев нежизнеспособных особей — тот же сахарный диабет вернулся к состоянию начала прошлого века — ребенок, у которого он появлялся был хилым, слабым, болел чаще, соответственно, чаще умирал. Но если даже он доживал до возраста, в котором начиналось половое созревание — на фоне этой гормональной бури — происходило резкое обострение заболевания, такой подросток впадал в кому, и до открытия и внедрения в лечебную практику инсулина — из нее уже не выходил. И уж во всяком случае, такая женщина не могла выносить ребенка — или выкидыш, или смерть на поздних сроках беременности — в подавляющем большинстве случаев. В любом случае патологические гены по наследству не передавались. С точки зрения хорошего влияния на генофонд — просто отлично. Я бы и сам радовался такому повороту событий, если бы в прошлом году не умерла у меня от диабета девчонка, как раз шестнадцати лет. Как говорили — художник была отличный. Оно, может, художник — и не совсем то, что нужно для этого мира, а все-таки. А сколько великих химиков, механиков, да стрелков, в конце концов, умерло в юном возрасте от этого на всей планете? Тот самый проклятый вопрос, что целесообразнее: жизнь одного, или здоровье всей популяции в целом… Естественно, мы не сможем долгое время лечить те же острые лейкозы, особенно у детей, сложную онкопатологию. До трансплантологии — вообще, как до Китаю пешью. С трансплантологией вообще интересная штука получается. Если подходить к ней по меркам времени до Херни — она вообще невозможна, поскольку, если человек еще не перекинулся — значит, кора у него жива, и забор органов у него невозможен, если же кора погибла — человек зомбируется, а значит забор органов у него для реципиента — смертельно опасен на сто процентов. Хотя лично я думаю, что тот же Бабаев или руководство Наследников хрен бы заморачивалось такими сложными материями и все нужные им для пересадки органы вырезали бы у подходящего донора прямо у живого и в полном сознании. А вообще, если поглядеть трезво — Херня просто обнажила все язвы этого мира и ткнула человечество носом прямо в них. Просто сорвались повязки псевдогуманизма. Перестали делаться обезболивающие инъекции лжетолерантности. Даваться внутрь снотворные эрзацдемократии. Ведь и до Херни — в с е э т о б ы л о: и олигархи-феодалы, и бандюки-людоеды, и сектанты-промыватели мозгов. И население в деревнях вымирало без больниц точно так же, как и сейчас, и образование подменялось дипломом, а ЦУ мне раздавали такие же дуболомы, которые сейчас в меня стреляли. Причем под этими наркотиками человеческая цивилизация умирала вернее и надежнее, чем теперь, только что медленнее. Большой Песец шел полным ходом — а мы весело улыбались и пили пивасик. Мы и сейчас можем погибнуть, не справиться, но сейчас хоть есть места, где люди живут по-людски, более правильно, где пытаются начать все заново по-лучшему — надолго ли — не знаю, но хотя бы… Так, как мы жили — наверное, просто жить было нельзя, вот и приключилась эта напасть. И вот ты смотри: там, где пытаются наладить т а к у ю же жизнь, какая была до Херни — пропадают. И равно или поздно — пропадут все. Вот это все — он обвел искалеченной рукой вокруг себя — это осколок прежнего мира, который чудом уцелел. Здесь много от того, что было раньше, но поскольку он не хочет меняться — он погибнет. Я даже могу сказать, когда это случится — когда опустеют склады, из которых шлепают сейчас таблетки.