Внизу гомонили, кто-то громко стонал, кто — то заковыристо матерился:
— …ая…упа…яйского…плета. дь…уй! Я говорю, доктор, больно очень. Ой…. дь. уй. дь, ядская. да… уй…
Дмитрий сделал им знак, подождать за углом коридора, а сам решительно шагнул в холл.
— Ну и что, кто тут за главного? — донесся его надтреснутый голос. — Что случилось вообще? На морфа напоролись, что ли? Так это не к нам, с такими ранениями они все равно зомбанутся, хоть лечи, хоть не лечи.
Артем, почему-то ожидал, что услышит сейчас мягкий, но со стальной ниткой внутри, голос Хана, но ответил кто-то незнакомый, низким басом
— Да нет, не морф это, доктор. Мы что, первый год при Херне живем, чтобы подранных морфом в больницу везти. Командир наш, нелюдявый, д о ш е л — вот и порвал их… Там это, короче…,мы там на одной деревне завязались. Нам то эта деревня и нахрен не упала — это Хану все дисциплину поднять хотелось, режим устроил — как на зоне раньше. Так мало того, еще и с командой сцепились. Да и не с кем нибудь — с Крысоловом. А я про него слышал, под Архангельском дело было, он там всю верхушку выпилил в одном лагере — после того, как там его человека стрельнули, да и простым людям тогда досталось. К нам пара человек с той бойни затесалось, так они и рассказали. За Крысолова тогда еще несколько бригад вписалось — так что нам резона с ним ссориться никакого. Он у вас, кстати, говорили, где-то в поселке должен быть — с Ханом они на выкуп добазарились. По мне — так и ладно бы. Только Хану все равно ведь крови хотелось. Так ему ж все равно, он зомбануться должен был, такие хуже "отмороженных", а нам тут жить еще. Не, мне с Крысоловом — точно в падлу пересекаться.
Крысолов мягко отодвинул Артема в сторону и шагнул вперед. Артем немного помедлил и двинулся следом, чуть сместившись в сторону, чтобы не держать Крысолова перед собой. В просторном холле прямо на полу, на подстилках, лежало несколько стонущих человек, все в крови и небрежно намотанных бинтах. Еще несколько человек сидело, рядом с подстилками прямо на полу, и только двое стояли, один из стоявших как раз с Дмитрием и говорил. Взгляд Артема сразу остановился на тех, кто лежал. Нечто подобное он видел только один раз — когда на зимней охоте трое белореченских на шатуна напоролись, и одного тогда он крепко помял. Белореченцы тогда его в деревню-то донесли, только все равно он помер, через день, пришлось упокоить бедолагу. Ну, так то ж медведь — и то: одного только он помял, пока не стрельнули его. А тут — вон сколько — три… четыре… пять человек вон лежат, да и у тех, кто сидит — вон тоже — то рука, то голова замотана. Ну этим то ладно, а вон тот, сбоку, на носилках, и не стонет уже, без сознания, видно. Будешь тут без сознания, если у тебя все кишки наружу…, вон петли кое-как примотали, чтобы по земле не волочились. Ему видать, совсем хреново, даром, что ли, его на стволе уже с двух сторон держат — и санитар, и кто-то из своих. А у того, что рядом с ним, с лицом что-то странное, похоже, будто… — ну так и есть, Артем с содроганием понял, что нижней челюсти у человека, на которого он смотрел, нет. Просто нет — будто ему ее кто-то оторвал. В страшной ране время от времени судорожно дергался язык, разорванный точно посередине. Точно, как у ужей на болотах… А это не наш — вон, кресты у него. И у этого, у которого будто полшеи выкушено — тоже. Быстро обежав всех остальных взглядом, он с облегчением увидел, что это все сплошь незнакомые ему люди — сплошняком с крестами на щеках, никого из деревенских он не заметил. Над наиболее тяжело ранеными уже суетились медсестры, и эта, Петровна. Тем временем Крысолов спокойно подошел к стоящим, и остановился в нескольких шагах от них.