Трихомониаз, вызываемый этой самой простейшей, трихомонада вагиналис, быстро стал настоящим бичом выжившего населения — по крайней мере, в этой части планеты. Может, где-то было получше — только с чего бы вдруг — половые контакты у людей осуществлялись даже в концлагерях. И, достаточно посмотреть на истощенные скелетики новорожденных детей где-нибудь в африканской пустыне, где из зелени — на сто верст в округе — одна пальма, и та засыхает, а из еды — мешок гуманитарной муки на тысячу человек, чтобы понять — сексом люди будут заниматься несмотря ни на что. И в любых условиях. Я ж говорю — инстинкт продолжения рода — он самый сильный, что у вируса, что у гомо сапиенс. Трихомониаз этому инстинкту не то что препятствовал, но несколько мешал — мало того, что писать больно — трихомонада ведь не только в вагине живет, а и в мужском мочеиспускательном канале, но это бы полбеды — простатит и аднексит, заболевания половых желез организма — как последствия хронического воспалительного процесса — вот что было по-настоящему серьезно. Между прочим, трихомонада — обладает жгутиками, с помощью которых легко забирается в самые укромные места организма. Причем быстро, так. Сволочь. А после того, как ей помогла "шестерка", процесс вообще пошел развиваться молниеносно — уже к вечеру после состоявшегося утром секса появлялась та самая капля, "гутен морген". Ну, или "гутен абенд" — так, пожалуй, вернее. Мало того, простейшие обладают способностью поглощать и хранить в своих недрах и возбудителей прочих венерических заболеваний — тех же гонококков, к примеру. Укрывшись за клеточной стенкой трихомонады, как за крепостной стеной, от опасной "шестерки", гонококки тоже делали свою работу. Хуже того — как уже сказано — Жизнь стремится выжить везде и всегда. И после того, как пару человек умерли от молниеносной анаэробной инфекции — потому что ее возбудители тоже приспособились "прятаться" в трихомонадах — дело стало слишком серьезным. Помереть к вечеру от газовой ганрены полового члена после утреннего секса — это вам не на каплю гноя на конце смотреть, и даже не от простатита лечиться. И что в такой ситуации должно было стать одной из самой конвертируемой валютой? Медяшки и купоны? Не смешите мои тапочки…
Ну, естественно — все, как и всегда относительно. В глухих деревнях, где к сексу относились достаточно традиционно, и жизнь протекала относительно размеренно — ценились как раз вещи — патроны те же. Или резиновые сапоги. К имеющимся запасам антипротозойных средств относились точно так же, как в африканских племенах — к золотому песку или слоновой кости- вещь, неплохая и по своему, нужная — копье вождю, там, украсить — но малоценная. Сапоги нужнее. А вот в "метрополиях" все давно уже измеряли все в том числе и в "таблетках" и курсах лечения. Быстро выработался и свой курс — дороже всего ценился орнидазол в блистерах — как наиболее эффективный и сильнодействующий. Подешевле — трихопол в блистерах, еще дешевле — в бумажной упаковке. Российский метронидазол в бумаге играл роль мелкой монеты — за которую, тем не менее, можно было купить и патроны, и консервы, и даже супердефицитный теперь шоколад. Да и как иначе? Без шоколада прожить можно, да и меда уже хватало. А вот ты без секса проживи… Соответственно, как и в дикую Африку — за золотом, так и в уцелевшие райцентры — за таблетками отправлялись целые экспедиции. Можно было выменять таблетки на что нибудь, а можно было и ограбить — все, как и тогда. Лучше всего было, конечно, найти вымерший райцентр в глухих джунглях, и, отстреливаясь от диких зверей и индейцев, то бишь зомбаков и морфов, в з я т ь а п т е к у. Для будущих Луи Буссенаров, коли такие все же будут, открывалось непаханое поле.