Клэр чуть не взвилась от негодования. Ненависть, прозвучавшая в тоне Нади, была еще отвратительнее, чем сами ее слова. Но Надя была совершенно невосприимчива к чему-то помимо своих эмоций. Она тем временем повернулась и оглядела комнату:
— У вас тут все очень изысканно, моя дорогая. Конечно, благодаря вашему присутствию.
К ней вновь вернулось доброе расположение духа.
— Ну, мне надо попрощаться. Вы устали. Я довольна, что нам удалось так поговорить. Вы сняли камень с моей души. Пойду спать.
«А вот я навряд ли засну!» — подумала Клэр с гневом, затворяя дверь за высокой элегантной фигурой. Она огляделась вокруг, не замечая ничего, рассерженная и смущенная донельзя. Как странно, что Надя выбрала для реализации своих редкостных причуд именно ее! Бедная Беттина, она, должно быть, жила в аду! Клэр как будто разговаривала с призраком: не беспокойся, Беттина, я позабочусь о твоей девочке! Надя может хоть придушить своего сына, но что касается других, тут Клэр не даст ей воли. Решение пришло к ней и утвердилось. Даже материнская любовь имеет свои пределы. По размышлении ей пришло в голову, что пока даже хорошо, что Надя не проявляет интереса к ребенку, ведь Надина разрушительная любовь — как страшная засасывающая тина!
Клэр слегка расслабилась, изнемогая от усталости после часа напряженного позирования. Дэвид рисовал короткими широкими мазками, лицо его выражало причудливую смесь эмоциональной напряженности и религиозного экстаза. Он очень тщательно продумывал композицию, и в конце концов Клэр уселась в профиль, с распущенными волосами, на фоне безбрежного морского пейзажа, отбрасывавшего на нее светло-голубые тени.
С кем-то еще, кроме Дэвида, у Клэр не было бы предчувствия, что портрет станет сверхочаровательным, но Дэвид заслужил репутацию въедливого мастера, вследствие своей необыкновенной способности схватить суть образа, избегающего дешевых живописных эффектов. Знаменитый портрет его тещи, леди Карины Брокуэй, написанный незадолго до ее смерти, приковывал взгляды сверхъестественным изображением состояния человека, дни которого сочтены.
Клэр, в золотых снопиках солнца, падавшего из окон, наблюдала за ним. Он выглядел в высшей степени напряженным, но в то же время в его облике было много обаяния, чего не скажешь о его матери. Тут дверь распахнулась, и с шумом ворвалась Тина, с растрепанными волосами и сверкающими глазами:
— Корабль приплыл!
Отец отложил кисть, смиряя раздражение.
— Тина, милая, сколько я тебя просил не врываться в мастерскую, когда я работаю? Мне так трудно сосредоточиться!