, но обнаруживает и признаки авторской беллетристики. Если официальное житие Василия, существовавшее в двух редакциях, относится к 80–м гг. XVI в.
[717], то фольклорное приняло окончательный вид ко второй половине XVII в.
В отличие от огромного большинства русских юродских житий, авторы которых как бы чуть стесняются собственных героев и затушевывают провокационность их подвига, Василий Блаженный в своем апокрифическом житии возрождает атмосферу предельной взаимной агрессии между юродивым и миром: он все узы нынешнего жития прелестнаго расторгнув яко худую паучину… и презре плотьская мудрования купно сверже и телесная одеяния… и избра себе житие буйст- венное и от человек уничиженное, яко же Андрей Цареградский и Прокопий Устюжский и Исидор Ростовский и иные мнози. Их же житию ревнуя сотворися похаб Христа ради нача у иных калачи опровергати и инде же квасы от сосудов выливати и ина многа таковая нелепая и похабная творити, за что бысть пхаем, оплеваем, по земле влачим, за власы терзаем, и лютая биения и ударения и досаждения и злословия и поругания наноша- хуся ему от злых человек[718].
Но особенно ценно для нас это житие тем, что позволяет разглядеть некоторые важные черты юродства, которые в традиционной агиографии не проявляются. Во–пер- вых, юродивый вызывает ужас. Когда святой, еще работая подмастерьем у сапожника, предсказывает смерть клиенту и его пророчество сбывается, сапожник «тогда вспомянув глаголы Василиевы и яко тако сьбыться, зело удивися вкупе и оужастися, и от того времени нача оучитель Василия почитати и опасатися его»[719]. После того как Василий прочитал мысли Ивана Грозного, который за литургией думал не о божественном, а о земном, царь «оттоле нача его боятися»[720]. Во–вторых, юродивый не останавливается перед убийством: когда некие «лихоимцы» в корыстных целях разыгрывают перед Василием комедию, а один из них прикидывается мертвым, святой удовлетворяет их алчность, но «отшедшему же ему, и от радости начата возбу- ждати своего подруга лежащего притворно мертваго и об- ретоша его по истине умерша повелением святаго за свое лукавство»[721]. В–третьих, юродивый дерзко ведет себя с царем: «блаженный оную данную от царя чашу выплесну за оконце, благоверный же царь и вторую даде, он же и вторую выплесну»[722], подражая Николе Псковскому, он спасает Новгород от опричного разгрома[723].
В–четвертых и главных, именно в этом тексте доведена до предельного драматизма та идея, которая лежит в самой основе юродства вообще.
Василий… хождаше же по всему граду и мимо неких дворов… в них же живущии людие живут благоверно и праведно и пекутся о душах своих и труждающихся в пении молитв и в почитании святых писаний и ту блаженный остановляяся и собираше камение и по углам того дома меташе и бияше и велик звук творяше, егда же минуяше мимо некоего дому в нем же пиянство и плясание и кощуны содевахуся и прочия мерзкая и скаредная дела творяху, ту святый остановляяся и того дому углы целоваше