Бетховен преданно любил мальчика и в шутку называл его «пуговицей на своих панталонах», словно подчеркивая, насколько он ему необходим. Мальчик выполнял множество поручений композитора, помогал ему в переписке и даже пытался поддерживать порядок в его просторной квартире из восьми комнат.
Пока они спускались к Хофбургу по Верингерштрассе, Бетховен рассказывал Герхарду о своих музыкальных замыслах, поскольку композитор мог работать в одно и то же время над множеством проектов, словно китайский жонглер, творящий чудеса одновременно с дюжиной тарелок.
— Я пишу новую симфонию! Отец не брал тебя пару лет назад на премьеру моей Девятой?
Мальчик отрицательно покачал головой.
— Плохо! Успех был полный, и мне захотелось подарить жителям Вены Десятую симфонию. Хочешь послушать основную тему?
Бетховен остановился посреди тротуара, не обращая внимания на то, что мешает прохожим, и пропел, вернее, промычал Герхарду первые такты новой симфонии. Видя, что мальчик улыбается, Бетховен понял, что из-за глухоты ужасно фальшивит, и вытащил из кармана сюртука блокнот, куда записывал музыкальные идеи, приходившие ему в голову. Открыл его и показал мальчику, с шестилетнего возраста прекрасно читавшему ноты, наброски новой работы. Мальчик какое-то время сосредоточенно их изучал, потом вернул блокнот. Восторг, выразившийся на лице мальчика, свидетельствовал о том, что наброски произвели на него впечатление.
Композитор с мальчиком зашагали дальше. Бетховен стал говорить о некоторых подробностях своей новой работы:
— В Девятой я не вводил хор до последней части, но в этой хочу дать больше действующих лиц и, может быть, введу хор, начиная со второй части. Тогда и певцы не будут протестовать, что им приходится столько времени стоять, ничего не делая. Кроме того, не уступая старине Баху, написавшему концерт для четырех клавесинов, я хочу ввести четыре фортепьяно в скерцо. Я сказал «четыре»? Да нет, по меньшей мере восемь!
Герхард, у которого оставалась разговорная тетрадь Бетховена на случай, если ему захочется задать еще вопрос, остановил своего спутника, потянув за сюртук, и написал:
— «Дашь мне посидеть на Фиделио?»
— Конечно, — согласился композитор. — Только сначала нужно убедиться, что он хорошо обучен и знает, как себя вести с детьми. Поверь мне, я два раза в жизни падал с лошади, и этот опыт мне бы не хотелось повторять.
В то же самое время неподалеку от них дон Леандро де Касас и Трухильо, главный ветеринар Испанской школы верховой езды, заканчивал выслушивать Инситато II, одного из тридцати липицианов, входивших в почетное подразделение школы. Его наездник, Франсуа Робишон де ла Гериньер, внук и тезка легендарного кавалериста, который в 1733 году коренным образом изменил коневодство и дрессировку лошадей, написав книгу «Школа кавалерии», по выражению его лица понял, что диагноз будет именно тот, какого он опасался: