Ему выпала редкая удача. На кресло рядом с ним опустилась привлекательная девушка, которую он пожирал глазами в саду. Ее сопровождал абсолютно лысый силач, похожий то ли на шофера, то ли на телохранителя, то ли на обоих вместе. Исходивший от соседки насыщенный восточный аромат «Пуазон» от Кристиана Диора одурманил Даниэля до конца вечера. Лысый с девушкой часто переговаривались, и Даниэль понял, что загадочная красавица была не итальянкой, а француженкой, и звали ее не Сильвана, а Софи.
Зал Мараньона с паркетным полом напоминал один из тех романтических салонов начала XIX века, в которых Бетховен столько раз играл свои новые сочинения. Например, «Героическая симфония» (которую сначала композитор посвятил Наполеону Бонапарту) не только впервые исполнялась во дворце Лобковича, но и впоследствии несколько раз звучала на домашних концертах мецената. Бетховен использовал эти пробные концерты, чтобы внести некоторые уточнения и изменения в партитуру, которая 7 апреля 1805 года была наконец-то официально представлена публике в Венском театре.
Чтобы придать живописность премьере, Хесус Мараньон отказался от электрического освещения и приказал повесить вдоль стен, украшенных фресками XIX века, десятки старинных канделябров, придававших залу вид театральной декорации. Интерес публики к концерту был огромным, отчасти из-за самой вещи, а отчасти из-за того, что музыканты никак не появлялись, хотя на сцене стояли пюпитры и часть инструментов. Наконец, когда публика начала проявлять нетерпение, показались оркестранты в париках и камзолах XIX века. Их встретили бурными аплодисментами. Как только музыканты принялись настраивать инструменты, на сцену вышел Рональд Томас, из-за которого, очевидно, и задерживался концерт: ему пришлось переодеться в коричневый бархатный сюртук а-ля Бетховен. Дирижера тоже встретили аплодисментами. Поприветствовав публику, он повернулся к ней спиной и лицом к оркестру.
Томас поднял руки, словно готовясь наброситься на первый такт, несколько секунд подержал их в воздухе и снова опустил, так и не решившись начать. Даниэль подумал, что музыканту вдруг стало плохо и концерт отменят. Или то был страх перед публикой? Некоторые артисты при виде зрителей испытывают такой ужас, что готовы на все, лишь бы прекратить мучения. Даниэль уже собирался звонить Дурану, чтобы рассказать о провале концерта, но после двух или трех попыток Томаса приступить к исполнению симфонии в зале воцарилась драматичная и очень музыкальная тишина, дирижеру удалось взять себя в руки, и полились первые такты первой части Десятой симфонии Бетховена.