племени языков, существовавшаго в глубочайшей древности, с течением времени развились три, различествующие в частностях, в общем же обнаруживающие одно происхождение языка, с которыми финские более или менее родственны. Однако из арийского или индо–германского племени вышли многие своеобразные как в корнях, так и в формах, языки. Не нужно никаких дальнейших доводов для доказательства того, что хотя и существует соотношение между татарскими и финскими идиомами, которое заходит далеко за границы всякой истории, оно не может быть взято как доказательство общего происхождения или родства физически столь несходных народов». Из этих слов можно сделать тот вывод, что Нейман придавал гораздо больше значения физическому сходству или различию, чем лингвистическому; Mонголы могут иметь в своём языке турецкие или финские слова, но физически они всегда будут отличаться от Турков и Финнов. В передаче фактов истории Нейман следует строго за китайскими летописями. Он, как и Иакинф, признаёт, что в конце I века по P.X. северные Хунну были разбиты. Одна часть их подчинилась Китаю, другая — Сянь–би, третья же откочевала на запад. Эти откочевавшие Хунну заняли область Юе–бань. Нейман считает вероятным, что Китайцы называли так все области, лежавшие к северо–западу от Согдианы до земель Римской империи. Быть может, что Юе–бань — Угорская земля (das Land der Jugri), а может быть, это слово изменённое Эйлюзия, которое Прокопий даёт всей степной области на восток от Азовского моря. Что касается отношений Хунну и Гуннов, то Нейман признавал этих, ушедших в Юе–бань Хунну, Гуннами. Он указал на то, что известия китайских и византийских писателей вполне согласны. «Как раз около того времени», говорит он (стр. 38–39), «к концу первого века нашего летосчисления, когда Гунны по китайским известиям расположились в Юе–бане (Jue–pan) и завладели частью земли Аланов, и западные писатели знают о присутствии их в этих местах. Сходство, которое также должно убедить самую осторожную критику в тожестве Хунь–ё, Хунну и Гуннов». Из этих западных писателей он называет Дiонисия Периегета, который говорит, что Гунны живут за Скифами, и Аммиана Марцеллина, который знает об их вторжениях в Армению. Что касается до этнического состава вторгнувшихся в Европу Гуннов, то Нейман, считая вполне справедливо, что кочевые народы вообще немногочисленны, признавал, что они не могли быть чистыми Монголами. «Часто случается, что народы, завоёвывающие страну, удерживают имена коренных или живших ранее их жителей. Поэтому Болгары, Авары, Мадьяры и Секлеры, принадлежавшие частью к финскому, частью к татарскому племени, позже Турки и даже Славяне у относившихся без критики писателей Запада и Востока назывались Гуннами» (стр. 77). Что касается до производства слова турок, то тут Нейман высказал своеобразное мнение. Приведя известия о происхождении этого имени от слова «такъя», он прибавил (стр. 85): «Это, без сомнения, одно из позже выдуманных производств, которых много в восточных и западных сочинениях». Он думает, что это имя происходит от слова Туран, означающего страны, лежащие по ту сторону Окса и впервые названные так Персами (стр. 11). Наконец, оригинальны его воззрения и относительно происхождения Ту–гю от Хунну. Он думает, что эта орда была подчинена Хунну и даже говорила на языке этих последних и только позже отделилась от бывших победителей (стр. 85–86).