Горны Империи (Верещагин) - страница 103

Конечно, правильней всего было бы надеть пионерскую форму. Правильней. Но… правильное – не всегда самое умное. У Дениса не было каких-то планов на будущее, но некое смутное чувство подсказывало ему: лучше не светиться. Не из трусости, нет. Наоборот. Пусть он пока не ассоциируется с пионерской формой. Конечно, все поймут рано или поздно, что мальчишка – новенький, приезжий. Но что пионер – пусть пока не знают, потому что, чтобы…

Что – «потому что» и «чтобы» – Денис и сам еще не знал. Но подчинился чутью.

Гардероб мальчишки никогда не был особо богатым, хотя в Империи с одеждой проблем не было. И все-таки, кроме формы, он привез с собой немало всего. Чемодан с одеждой был не разобран с вечера, и, вздохнув, Денис вывалил его на так и не убранную постель.

В конце концов он остановил свой выбор на широкой бежевой рубашке с короткими рукавами и национальной вышивкой золотом по квадратному свободному вороту, черных шортах и простеньких сандалиях на босу ногу – подошва, четыре ремешка с пряжками-регуляторами. Под рубашку, за ремень шортов – он оставил пионерский ремень с закрепленным на нем ножом, – Денис аккуратно убрал пистолет (широкую рубашку он выбрал не в последнюю очередь поэтому), в карман шортов сунул авоську, в другой – деньги, сколько схватилось.

Погладил ладонью аккуратно разложенный на спинке стула галстук. Сказал:

– Ты прости… это военная хитрость просто. Ты еще увидишь…

Что – «увидишь» – Денис и сам не ведал. Ощущал. И, наклонившись, тронул галстук губами.

Выпрямился. И на секунду ужаснулся своему одиночеству. Это было страшное и взрослое чувство. Как у солдата, который первым встает на бруствер. И почти наверняка знает, что его – первого – свалит гремучая очередь… и как утешиться тем, что следом рванется из окопа живая волна – и замолчит вражеский пулемет, и взовьются наши знамена? Даже взрослому – как?!

Он посмотрел на книгу, которую вчера оставил открытой лежать на столе. С иллюстрации смотрел на Дениса казачонок Сашка – расстрелянный, погибший и все-таки живой. Смотрел упрямо и чуть насмешливо: мол, ты чего это? Ты, что ли, струсил? Эх, ты…

«Интересно, подружатся ли они с Серёжкой? – подумал Денис, вспомнив другого героя повести – того, что шел на обложке через пустыню. – Хорошо бы подружились…»

– Я не струсил, – сказал Денис рисунку. – Я иду.

* * *

Ну, надо сказать, решительное лицо делал и морально подготавливал себя Денис совершенно зря. На улице его не ждали с кистенем, не набрасывались с ножом и вообще – им никто вроде как и не заинтересовался.

Одной из причин было то, что улица в общем-то пустовала. Она явно была не для жилищ рабочих, по обе стороны в густющей зелени прятались дома, похожие на новый дом Третьяковых. Два человека шли куда-то в дальнем ее конце. Даже о магазине спросить было не у кого, и Денис сильно разочаровался. Тем более что было жарко, даже проглядывавшее сквозь облака солнце (Денис вспомнил вчерашнего мальчишку-певца и улыбнулся) казалось немного утомленным этой жарой. Как в какой-то старой песне, обрывок которой Денис слышал сам не помнил где: «Утомленное солнце». Но там речь шла вроде о вечере, а сейчас-то утро.