— Истинно, истинно говорю вам, чада мои, — отверзши уста свои на шаурму совершают человецы смертный грех! — пророческим голосом продолжает братец.
— Эко на тебя накатило!
— Дык меня в больнице пару раз за священнослужителя приняли, вот и вошел в роль, — покидает наконец образ проповедника мой родственник.
— Стричься надо чаще и лицо делать попроще. А то отрастил конскую гриву, хоть косички заплетай! — пытаюсь я поставить его на надлежащее место.
— Дык косички как-то не в дугу.
— Почему? Вон гусарам было положено по три косички носить — две на висках и одну на затылке. А без косичек и не гусар, значит, — поясняет расстилающий простыни Семен Семеныч.
— Ну, так это при царе Горохе было! — возражает занимающийся тем же братец.
— Не фига! Наполеоновские, например, гусары — все с косичками были. И отсутствие косичек было весьма серьезным нарушением формы, традиций и обычаев. Да и у наших-таки тоже многие с косичками щеголяли. Странно, Саше-то откуда это знать, интересно.
— Не, на гусара ваш братец не похож, — отмечает дальнобойщик.
— Почему?
— Долговязый слишком. Таких в уланы брали.
— Это что ж, такой серьезный отбор был?
— А как же. Павловские гвардейцы подбирались все курносые и светловолосые, а измайловцы, наоборот, темные были. С кавалерией — так там еще и по задачам — кирасиры — крупные дядьки в кирасах, да на толстомясых конях — дыхалки хватает на один таранный удар, далеко бежать не могут, зато удар получается страшный. Гусары — мелкие, лошадки тоже мелкие, верткие — эти в разведку и преследовать хороши. Ну а уланы — в пир, мир и в добры люди, да еще и с пиками…
Улан побьет гусара,
Драгун побьет улана,
Драгуна гренадер штыком достанет,
А мы закурим трубки,
А мы зарядим пушки,
А ну, ребята, пли!
Господь нас не оставит…
Допеть Семен Семенычу не дает явившийся опер, злой как черт и столь же недовольный.
— Когда вампир кусает человека, тот непременно становится вампиром… Когда зомби кусает человека, тот непременно становится зомби… Так вот, такое ощущение, что людей покусали дебилы…
— Сильное вступление, — одобрительно говорит братец, — а к чему это?
— К тому, что сколько живу, столько убеждаюсь в конечности всего, и лишь глупость людская безгранична! — раздраженно отвечает Дима.
— Ты афоризмами говоришь. Но если, снисходя к нашему интеллекту, это ты к чему? — заинтересовываюсь и я.
— Меня припахали опросить поступивших из крепости раненых. Снять показания. Для разбора полетов. Так вот, этих пострадавших явно кусали дебилы. У меня в голову не помещается, насколько надо быть кретинами, чтоб такое вытворять…