— Ну, это уж очень…
— Я лично уверен, что все либералы — готовые серийные убийцы, и потому сочувствуют не жертвам, а преступникам. И у меня есть тому свидетельство осязаемое.
— Что, руками можно пощупать?
— И руками тоже. Даже ногами попинать.
— И где?
— А рядом, в скверике у «Дома политкаторжан» стоит здоровенный валун. Мемориальцы наши поставили. Это памятник репрессированным. И что очень характерно, надпись там замечательная: «ЖЕРТВАМ ГУЛАГА».
— И что? В чем тут соль?
— Да в том, что ГУЛАГ — это вся система наказаний в СССР с 1930-х по 1960-е годы. Для всех! А теперь прикинь, сколько там было уголовщины, сколько там было с обывательской точки зрения правильно посаженных и наказанных. И палачей вроде Ягоды и Ежова, и банальных грабителей, убийц, людоедов и маньяков. Но памятник-то поставлен не невинно пострадавшим. Которые тоже за тридцать лет были, а всем. Оптом.
— Тогда что ж либералы начинают так вопить, когда их бандит обидит?
— Чудак человек! Они ж уголовников «своими» считают! Когда вор вора обкрадывает — это ж, по понятиям, западло?
— Эк ты повернул!
— Да как есть. Именно поэтому либералы так свое государство ненавидят. Мешает оно хотения исполнить. Отсюда непримиримая ненависть к ментам, копам, вертухаям и прочим гадам, из-за которых нельзя безнаказанно хапнуть девчонку на улице и три дня неторопливо ее мясничить, пуская слюни от счастья… Отсюда все вопли о свободе и утеснениях оной. Что у нас, что в Европе и Штатах.
— Но менты нередко критиковались справедливо.
— Разумеется. Тоже люди, и ничто человеческое…
— Столкнулся я тут с одним знакомцем, либералом, — глухо говорит Андрей, глядя в сторону.
— И что?
— Ничего…
Что-то не верится мне в это «ничего». Темнит Андрей. Но тормошить его без толку.
* * *
Закончив завтрак, совершенно счастливая Ирка обошла стол и уселась Виктору на колени.
— Скажи, что ты меня любишь! — сказала она, глядя сияющими глазами.
— Вот еще, — буркнул Виктор, спихивая ее с колен.
— Ну не порть мне праздник. Скажи!
— Да ну тебя! Отстань!
— Ладно, посидишь у меня на консервах с солониной недельку, по-другому заговоришь. К слову, когда мы будем детей заводить?
Виктор поперхнулся.
— Ты чего? Какие еще дети?
— Обычные человеческие детеныши. По возрасту нам самое время…
Виктор офигел еще сильнее.
— Как ты себе это представляешь? Где мы тут с детьми жить будем? У нас бункер посреди лесов.
— Вот я и толкую — пора завязывать с этой ерундой твоей и перебазироваться в приличное место.
— Да ты совсем крышей съехала!
— Да? А как ты себе представляешь наше житье? Ну, несколько лет — проживем. Паршиво, но проживем.