Оказалось, что впереди стоял пьяный сержант. В руке он сжимал наган и забавлялся тем, что наводил его то на одного прохожего, то на другого. Люди пугались, шарахались. Пьяный хохотал.
Среди тех, кто шарахался, были и военные. Одни здесь, в Киеве, служили, другие приехали с передовой. И никто не желал, находясь в тылу, умереть от пьяной пули.
Но когда Гайдар и Казаков, никуда не пятясь, остались на тротуаре вдвоем, Аркадий Петрович пошел сержанту навстречу.
У Гайдара был трофейный парабеллум, но Аркадий Петрович не стал вынимать его из кобуры. Он не собирался устраивать дуэль.
Вокруг все замерло.
— Не подходи! Застрелю! — крикнул пьяный. Он почему-то стал нервничать.
Гайдар молча продолжал идти.
— Не подходи! — раздалась угроза сержанта.
Гайдар продолжал идти, будто ему ровным счетом ничто не угрожало.
Между сержантом и Гайдаром оставалось метра четыре, когда Аркадий Петрович внезапно прыгнул вперед и сильным ударом вышиб револьвер из руки сержанта.
Пьяный потерял равновесие и, закачавшись, сел на асфальт. Аркадий Петрович быстро нагнулся, подобрал наган, положил его в карман галифе и пошел в сторону гостиницы…
Что было дальше — уже неинтересно.
Эту историю мне поведал инвалид войны, главный оператор документального фильма «Сталинград» (в 1943 году этот фильм обошел экраны всего мира), дважды лауреат Сталинской премии Абрам Наумович Казаков.
Сознательный трагический выбор
В сентябре фашистская армия совсем близко подошла к Киеву. Было очевидно, что город не устоит. Гайдару предложили место в последнем самолете, который должен был лететь в Москву. Аркадий Петрович отказался. Потом в партизанском отряде его спрашивали: «Почему? Ну, почему?» Аркадий Петрович отмалчивался, но однажды не выдержал:
— Стыдно. Лететь было стыдно.
В Киеве и окрестностях оставалась шестисоттысячная отборная армия. Высшее командование бросало ее на произвол судьбы. Со многими бойцами и командирами Гайдар встречался, обещал, что победа обязательно будет за нами. Как после этого можно было сесть в самолет и улететь в Москву, зная, что его читатели и слушатели остаются в «мешке», что их никто не собирается из окружения выводить и спасать?
А более молодые, ничем себя не проявившие журналисты из той же бригады «Комсомольской правды» улетели.
Их звали Миша, Володя и Дима.
Миша и Володя были едва пишущие. В Москву они посылали корреспонденции о том, как жалко выглядят взятые в плен немецкие солдаты и какая гордость наполняет каждого советского человека при виде захваченных трофеев. К передовой эти молодцы никогда не приближались: вероятно, не хотели отвлекать бойцов от полезного дела — разгрома врага.