Когда конвойные ушли, комполка сказал:
— Садись, Василий, — и показал на стул возле столика, приставленного к громадному письменному столу.
Шилов сел.
— Что так поздно? — спросил Голиков.
— Я ведь из лагеря позавчера ушел, — быстро и радостно заговорил Шилов. — Винтовочку прикопал, чтобы, значит, с нею не ходить. И со вчерашнего вечера тут и кручусь.
— Чего же не пришел днем? Зачем полез через забор? Тебя же могли подстрелить.
— Робел. Маманя все уговаривала: «Выходи да выходи. Командир молоденький приезжал. Человек такой, что не обманет…» А я хожу — везде часовые. Не знаю, как и подступиться. И в лес обратно идти боязно. Там небось меня уже хватились…
Все это Шилов поведал, сидя на краешке стула. От волнения Василий ерзал, бледнел или внезапно делался пунцовым — тогда он становился похожим на мать. И руки его не находили места. Он то раздергивал полы пиджака, то застегивался на все пуговицы. От возбуждения у Шилова срывался голос, и он против воли поглядывал на стакан остывшего чая и на два ломтя хлеба на тарелке. Это был завтрак Голикова, к которому Аркадий Петрович не притронулся за весь день.
«Есть хочет», — догадался комполка. Выйдя из кабинета, Голиков велел принести горячего чаю и хлеба побольше. Один из бойцов, которые задержали Шилова, принес фаянсовый чайник, стакан с ложечкой и тарелку с нарезанным хлебом. Голиков налил в стакан желтоватого морковного чая, а затем пододвинул тарелку с хлебом.
— Ешь, — сказал Голиков. Взял свой остывший чай и отломил кусочек хлеба.
Он вдруг ощутил, что голоден не меньше Васьки.
Васька обнял громадными немытыми лапищами стакан, чтобы согреться. Несмотря на теплый вечер, он дрожал. Поднес чай ко рту и вдруг со всей силы грохнул стакан о полированный стол.
— Все равно расстреляете! — закричал он. — Так чего суете чай?!
В комнату с наганом в руке вбежал начальник караула и боец, который приносил чай и хлеб, — теперь в руках у него была винтовка. Васька обмер.
— У нас тут стакан разбился, — негромко пояснил Голиков. — Чай оказался слишком горячим. Я попрошу вытереть пол, собрать осколки и принести другой стакан. А лучше кружку.
Боец вернулся с тряпкой и веником. Смел в жестяной совок осколки, вытер лужу, затем принес медную кружку.
Когда они снова остались одни, Аркадий Петрович налил чай в кружку, протянул ее Шилову и взял свой давно остывший стакан.
— Ты, Василий, ешь и пей, — сказал он, — а я буду рассказывать. Понимаешь, всякого народа у нас в тюрьмах достаточно. Посадить еще и тебя? Тебя надо кормить. А ты будешь лежать на нарах… Поставить тебя к стенке? Еще меньше толку. Ты уже ничего полезного для людей не сделаешь. И мы хотим, чтобы ты вернулся домой и работал. Да и жениться, наверное, тебе пора. Поэтому допивай свой чай, доедай хлеб и отправляйся к родителям.