— Возможно, Грег знал — имел какие-то предчувствия. Потому что именно он настаивал на свадьбе там и тогда. Но он выглядел таким счастливым, Габриэль… — Инстинктивно она почувствовала, что он хочет знать как можно больше. — Он был так уверен, так бодр, у него ничего не болело. Врачи сказали, что все случилось мгновенно, он не успел даже понять. И он думал о тебе. Он просил передать, что любит тебя и гордится тем, что ты делаешь в Америке. Он… он еще говорил, что надеется, ты сможешь признать нас как своих близких, как свою семью…
Только тут Рэйчел заметила, что ее пальцы сплетены с пальцами Габриэля и их руки все еще лежат у него на колене. Пальцы его непроизвольно сжались, едва она попыталась высвободиться.
— По крайней мере спасибо и за это, — угрюмо проговорил он.
— Я должна была рассказать. — Она не могла оторвать взгляда от сплетенных рук. — И он знал, что ты едешь сюда.
Он дернулся. Быстро взглянув ему в глаза, Рэйчел застыла, парализованная темным пламенем, бушующим в них.
— Кто ему сказал?
— Я.
Она не знала, как он отнесется к этому признанию. В конце концов, именно из-за нее и ее матери он оставил этот дом и больше четырех лет не видел отца.
— Спасибо.
Простота и искренность этого ответа тотчас напомнили Рэйчел одну давнюю ночь и слова, которые он тогда говорил, обещания, которые давал и которым она верила — глупо, наивно, слепо.
— Я сделала это ради Грега. — На последнем слове голос у нее дрогнул. — Он много значил для меня. В конце концов, он был мне вместо отца.
Слезы снова потекли у нее по щекам.
— Рэйчел… — начал Габриэль, но она не дала ему говорить — он мог разрушить, по-медвежьи растоптать с таким трудом налаженный хрупкий мир между ними.
— Честно говоря, я никогда не скучала по моему настоящему отцу — он умер, когда мне было три года. Поэтому нельзя сказать, что Грег заменил моего отца. Нет, он просто заполнил пустоту в моей жизни. И пока он не появился, я и не догадывалась, как эта пустота огромна.
В шестнадцать лет она думала, что и Габриэль заполнит пустоту в ее жизни. Что он будет частью семьи, которой у нее никогда не было. Потом появились и другие надежды… Сейчас от них уже ничего не осталось.
— Он был так добр ко мне…
— Он заботился о тебе.
Что-то переменилось: мир между ними растаял, испарился, и от Габриэля вновь исходило нервное, электризующее напряжение.
— Габриэль?
Из его груди вдруг вырвался странный, сдавленный звук — не то вздох, не то стон или даже отчаянный, нервный смех.
— Ради Бога, Рэйчел, иди сюда!
Вероятно, именно это ей было сейчас нужно — дерзкое, не допускающее возражений объятие и чувство, что только он, Габриэль, может понять ее. Всякая способность сопротивляться оставила Рэйчел.