Я платьев и платков своих сатин
Рябиновыми гроздьями расшила,
Чтоб церковка в глуши твоих картин
С ней рядом постоять мне разрешила.
Это, конечно, золото самой высокой пробы. Можно выписать и такую, жутковатую, но живописно-выпуклую, потрясающую по своей художественной выразительности строфу:
Пьет водку на кладбищенской скамейке,
Закусывая черствым пирогом,
Старуха в полинялой телогрейке
С яичной скорлупой под сапогом.
Все так. Татьяна Реброва мастер с точным и ярким узором кисти (то, что у нее есть и слабые строфы, не меняет дела. Судить о возможностях поэта надо по высшим отметкам, а техника — дело благоприобретенное), но главное даже не в мастерстве, а в общей тональности, в главных мотивах ее поэзии. Конечно, это видение мира, прочное духовное единение с ним, но все же на первое место по силе выраженности я в поэзии Татьяны Ребровой поставил бы то, что можно назвать женским началом, но с самой большой и светлой буквы.
Женщина — дочь, женщина — любимая, женщина — жена, женщина — мать. Женщина может быть слабой в ожидании любви, ласки, опоры, но это только одна ее сторона. Другая ее сторона — сила. Женщина дарующая, утешающая, возвышающая, благословляющая на деяния, дающая силу, делающая мужество мужеством, скорбящая, провожающая в последний путь… Женщина — соль и средоточие жизни.
Ощущением этой силы, этой, ну, что ли, роли женского начала, пронизана вся поэзия Татьяны Ребровой. Она (женщина) по-женски слаба, но она же по-женски и всемогуща.
С одной стороны:
В какие дали мозг не занесет,
Горит закат на золоте опенка.
Я — баба. Мне, конечно, повезет
Любить мужчину и родить ребенка.
Не отстраняйте губ. Не отводите
Глаз от моих. Шепчите что-нибудь.
Мужчина иль собака, но склоните
Мне голову повинную на грудь.
Но также:
Распахни свои двери шире,
Розу алую приколи,
Чтоб грустней и прекраснее в мире
Даже лебеди быть не могли.
В захолустной да деревенской
Чайной, богом забытой, в глуши,
Ты запой ото всей своей женской
От разлюбленной женской души.
Уведи от калитки садовой,
Где рябины и клены в крови,
Вот того, в телогрейке, седого,
Чтоб узнал он о первой любви.
Как читатель, наверное, уже заметил (а если бы он прочитал всю рукопись, он убедился бы в этом стократ), и это, пожалуй, главное у Татьяны Ребровой — ее стихи, помимо того, что они ярки и выразительны, помимо того, что они характерно женские по своей сути, они, ее стихи, сугубо национальны. Они национальны в самом лучшем смысле этого слова, как национальны, скажем, стихи Блока, Есенина, Цветаевой, не потому, что в стихах встречается это уж как бы запетое словечко «Русь», рябины да березы, кони да сани, а потому что в них растворено нечто такое, что делает их русскими, только русскими и никакими больше.