Кстати, Гете знал этот рецепт — Господь его тоже выбрал. Я в неплохой компании!
Н опять засмеялся. Смех был внутренним; он вырвался наружу еле слышным «хе-хе», но Мария услыхала его — и неторопливо повернула голову. В этом движении была грация сильного, здорового животного. Очевидно — она знала о его присутствии, ощущала его с первого же мгновения, как он появился на крыльце, но ощущала и состояние его души и не хотела мешать, а, услыхав смешок, поняла, что он возвратился из себя и теперь ее внимание к нему ничего не разрушит. Но это было на поверхности, которая хранила что-то новое в ней, что-то такое, чего еще вчера не было. Н всмотрелся — и понял: она понесла. Она ощутила в себе зарождение новой жизни, весь мир для нее сфокусировался в ее матке, ее душа была там, и сейчас она приглашала в себя и его душу и ждала — отважится или нет? Ведь будущему ребенку помимо ее любви (специалисты предпочитают называть это энергией) необходимо ощущение отцовской защиты; к тому же — кто, как не отец, укажет ему путь?
Он родится и будет расти безотцовщиной…
Я никогда не увижу его, подумал Н. Никогда не почувствую, как он расслабляется и затихает, успокоившись у меня на руках. Как мне смириться с этим? Единственная надежда, что Господь позволит — и моя душа будет с ним. Я буду приходить к нему во сне, он будет знать, что это я, он будет знать, что я всегда рядом, и потому страхи будут ему не ведомы. Но не увидеть его ни разу… Что это — еще один шип в мой терновый венец?
Мария смотрела выжидающе. Она хотела знать, понял ли он ее, и как он относится к тому, что случилось. Какое счастье, что Господь лишил меня речи! Ведь все равно нет слов, чтобы передать сладкую боль, на которую я обречен до последнего дня моей жизни, да и не это она хочет от меня услышать. Ей нужно подтверждение нашей слиянности, подтверждение, что я ощущаю то же, что и она. Если бы так!.. В эту ночь ее жизнь преобразилась. Господь услышал ее — и дал: бери, что просила. Ее жизнь обрела смысл! Теперь она знает, ради чего ей жить. Из тьмы она вышла к свету. А я ухожу во тьму; я могу только порадоваться за нее. Моя душа с тобой, любимая моя; моя душа не оставит наше чадо, она будет с ним всю его жизнь — от сегодняшнего дня и до последнего, — вот что я мог бы сказать. Но это не те слова, нет — не те, их нельзя говорить; а других у меня нет. Спасибо, Господи, за немоту!
Мария ждала — и он улыбнулся ей. Он постарался вложить в эту улыбку всю свою нерастраченную нежность, но из-за отсутствия опыта получилось не так, как он хотел. Счастье, что борода и усы скрыли его неловкую гримасу, зато глаза не подвели. Страдание души наполнило их такой выразительностью, что Мария не стала вникать в смысл его улыбки. Она благодарно улыбнулась, потом засмеялась, счастливая. Собака обрадовалась этой перемене, давно забытому ее смеху, заметалась вокруг, наскакивая на нее с радостным лаем.