Только не понятно, зачем вести. Мог бы и на месте грохнуть.
В коридоре Глеб не выдержал. Подняв связанные руки, он заорал:
- Ну, давай, стреляй! Или мне лицом к стеночке повернуться? К которой? К этой? К той? Выбирай!
- Иди.
- А здесь тебе что не по нраву?
- Иди.
Дуло ткнулось в поясницу, и Глеб подчинился.
А может и хорошо, что не в бункере. На солнышко посмотреть получится, чтобы если уж помирать, то с душой. На травку там упасть, к земле прильнуть устами...
Под ботинками хрустело стекло. Просверкивали на асфальте гильзы. Кое-где виднелись и кровяные лужи, стянутые коркой мороза.
Рассвет был некрасивым. Серо-лиловое небо зияло проплешинами облаков, и рыжий шар солнца сел на рифы крыш. Изо рта вырывались клубы пара. Ссадины жгло морозом.
Дроиду, небось, тоже не сладко. Чего он тянет-то?
- А тебя крепко поцарапало-то, - сказал Глеб, чтобы как-то развеять мрачные предчувствия.
- До свадьбы заживет.
- И кому руку с сердцем предложишь? Ах да, забыл, вариантов немного... тили-тили-тесто, жених и невеста.
Приклад ударил в колено, подсекая. Глеб упал, прикрыв голову, и когда хрустнули ребра, закусил губу. Не станет он кричать.
Гордо умрет. С достоинством. Как человек.
Умереть не дали. И бить прекратили. Тод, дождавшись, когда Глеб поднимется, вежливо попросил:
- Помолчи, пожалуйста. У меня в последнее время с нервами не все ладно.
За линией внутренней стены поселок был прежним. И здание, провалившееся было, поднялось, и ветряк шелестел, расчесывая ветру косы. Гуляли жители по прочерченным дорожкам муравьиных троп.
- Вещи там? - поинтересовался Тод, когда поравнялись с гостевым домом.
- Там.
- Тогда туда и двигай.
Глеб двинул. А потом, уже с рюкзачком, двинул к воротам. Происходящее вызывало все больше вопросов, но Глеб благоразумно держал их при себе. Больные ребра способствовали усвоению материала.
Охрана ворот с прежним безразличием пропустила и Глеба, и Тода. Девчушка в шлеме, похожая на Киру до того, что захотелось взвыть, пожелала:
- Хорошего пути!
- Спасибо, - ответил Глеб.
Болото начиналось серо-седой равниной, укутанной в туман и снег, который, оказывается, шел ночью. Наверное, стаял в поселке, а за пределами его лежал дырявой шалью.
У тетки такая была... тетка еще считала, что шаль оренбургская, берегла, жалела и в гроб просила положить. А Глеб не положил. Он уже не помнил, почему. Наверное, была причина.