Сегодня для этого не было времени. В театре нынче «Кориолан». Матвея встречаю уже на спектакле. И после него мой Лепорелло наносит мне ответный визит.
Традиция! Я еще не остыл, не отошел от сцены и зала. Мне нужен свидетель этого вечера. Когда артист хорошо поработал, ему не спится, хочется выплеска.
Ольга готовит на кухне ужин, а мы обсуждаем мои дела.
— Глеб, сын Глеба, весьма раздосадован, — задумчиво говорит Матвей.
— Я — тоже.
— Надо мириться с шефом. В конце концов, что вы не поделили?
— Художества. Все досталось мне. Ему — ни фига. Вот он и бесится.
— Донатик, войди в его положение.
— Не буду входить в его положение. Только войди — уже не выйдешь.
— Ты стал нетерпим.
— Так мне же играть.
Я хмурюсь, и Матвей это видит. Вздыхает:
— Просто обидно, что Пермского не было сегодня в театре. Один из лучших твоих спектаклей. Публика, можно сказать, зашлась.
— Кориолан сказал бы на это: восторги толпы недорого стоят. И был бы прав.
Он разводит руками:
— Все больше убеждаюсь, — ты создан, чтобы играть Кориолана.
— А ты, чтоб говорить обо мне: «Он любит свой народ, но спать в одной постели с ним не станет».
Матвей принужденно улыбается:
— Да, эту реплику я произнес нынче вечером с особым значением.
«Еще бы, — хочется мне сказать, — она ведь и есть вся твоя роль».
Но я глотаю эти слова и говорю совсем другое:
— Странно, что Пермский не настаивает, чтоб я заклеймил Кориолана. При этой ненависти к натурам столь деспотического склада мог бы и улучшить Шекспира.
— Теперь он исправляет ошибку. Не то ты улучшишь Полторака, — меланхолически шутит мой друг.
И осторожно добавляет:
— Ты стал специалистом по деспотам. Что нового у господина Юпитера?
Периодически он это спрашивает, имея в виду мои заметки. Я избегаю ими делиться, но вдруг ощущаю в себе потребность хотя бы немного раздвинуть занавес:
— Он размышляет о тайной полиции и об оценке ее деятельности. О разного рода странных связях.
— «Опасных связях», — смеется Матвей.
Типичная реакция книжника. Но выглядит она неуместной. Я недовольно его обрываю:
— Имею в виду совсем другое.
— Что именно?
— То, что эти связи бывают, с одной стороны, неожиданны, с другой стороны — неоднозначны.
— Резонно, — кивает Матвей, — резонно. Подумать только, что дочка Пушкина стала женою сына Дубельта. Мог ли наш бедный поэт предвидеть, что после смерти он породнится — о, Господи! — с Третьим Отделением.
Выразительно пожимаю плечами:
— Такое случалось и при жизни иных писателей. И — не последних. При этом не по воле Господней, а по их собственной.
— Кто же это?
— Возьми хоть Даниэля Дефо. Милого спутника нашего детства. Не просто вступил в тайную связь с тайной полицией — много больше! Он ее реорганизовал.