— Подпишу я его тогда, когда мой час пробьет! Раньше подписывать нечего, а сделано должно быть все заблаговременно, и Россия ни на один час не должна оставаться без прямого и узаконенного царя!
После этого распоряжения прошло еще несколько дней, в течение которых силы императрицы все более и более ослабевали. Она часто спрашивала о маленьком принце Иоанне Антоновиче, неоднократно призывала к себе Анну Леопольдовну, но ни разу не пожелала видеть принца Антона, о котором даже в манифесте, изданном по случаю рождения его сына, не было сказано ни слова.
Такое прямое и бесповоротное презрение удивляло даже противников действительно ничтожного, но совершенно безобидного принца, и все находили, что такое молчание было оскорбительно для самой принцессы Анны Леопольдовны.
— Ведь не на стороне она прижила своего сына! — говорит простой народ, всегда стоявший на страже чести и самолюбия своих монархов и по-своему оберегавший их.
Совещание императрицы с Остерманом происходило 10 сентября, а 17-го числа того же месяца императрица, почувствовав себя хуже обыкновенного, вновь приказала позвать к себе своею старого и верного слугу.
В то же утро врачи предупредили Бирона и всех приближенных к императрице лиц, что к вечеру следует ожидать начала агонии и что этого дня государыня не переживет. О таком решении врачей было дано знать всем лицам высочайшего двора, и ко дворцу начался съезд придворных.
Народ, видевший и наблюдавший этот усиленный съезд, долго не мог понять, в чем дело, и только быстро подъехавший экипаж старика Остермана, из которого старого вельможу вынесли на руках и в кресле понесли вверх по лестнице, дал понять собравшемуся перед дворцом народу, что не на праздник собралась вся эта гордая знать.
В спальне императрицы собрались все близкие ей люди. В углу, заливаясь слезами, стояла принцесса Анна Леопольдовна, а невдалеке от нее, со своим обычным глупо-равнодушным видом, был принц Антон.
Ближе к постели государыни находился Бирон с глубоко встревоженным лицом, а рядом с ним стояла его жена с опухшими от слез глазами. Неопытная в политических делах, она своим простым разумом считала кончину императрицы полной гибелью для себя и всего своего семейства.
Рядом в комнате заранее предупрежденный духовник императрицы ожидал той минуты, когда воспоследует чтение отходной.
Во всем дворце, несмотря на множество присутствовавшего в нем народа, царила полная и ничем не нарушаемая тишина. Величие людское стихло перед величием смерти.
В эту минуту в соседней комнате раздались тяжелые шаги, и четыре гренадера внесли в широко растворившиеся перед ними двери кресло, в котором полулежал граф Андрей Иванович Остерман.