Кроме того, рассказ НПЛ, в отличие от Лавр., носит более законченный характер: начинаясь с рассуждений о происхождении татар, об их пришествии «за грехи наши», он завершается авторской ремаркой на ту же тему. Составитель же Лавр., начиная повествование с отрывка о происхождении татар и об их появлении «к скончанию времен», завершает свой рассказ вполне мажорной и довольно отвлеченной от начального сюжета темой чудесного избавления князя Василька.
Таким образом, общий для обеих повестей отрывок в случае с НПЛ оказывается более уместным, чем в Лавр. Указанное чтение в НПЛ является проявлением рефлексии автора по поводу произошедшего разгрома русских войск. Идеи, заключенные в этом отрывке, находят развитие и в других частях летописного рассказа. Наличие же подобного вступления в соответствующей статье Лавр., особенно в контексте дальнейшего повествования, носит скорее искусственный, рудиментарный характер: указанный фрагмент не дает практически никакой дополнительной информации ни о татарах, ни об отношении к ним летописца, ни о характере произошедших событий, более того — не соответствует общей идее повествования. Отрывок, занимающий по объему ровно половину всей летописной статьи Лавр., оказывается фактически «оторванным» от последующего повествования. Исходя из этого, представляется правильным рассматривать вступление о происхождении татар в качестве органичной части именно рассказа НПЛ, а не Лавр.
По признанию Д. С. Лихачева, «один из самых обстоятельных», «чрезвычайно важный по своей точности»[37] рассказ о битве на Калке дошел в составе Ипат. Вместе с тем наиболее противоречивые суждения в науке высказываются именно по поводу происхождения «ипатьевской» версии рассказа.
Как отметил новейший исследователь Повести В. К. Романов, «противоречивые мнения исследователей не позволяют установить памятник, впервые включивший в свой текст данную статью о битве, впоследствии отразившуюся в Ипат.»[38] Однако, по мнению исследователя, время создания разбираемой версии Повести «следует относить ко второй половине 40-х — первой половине или середине 50-х годов XIII в.»[39] Как полагает B. К. Романов, текст соответствующей статьи Ипат. в большей степени отразил галицко-волынский источник, соединенный с источником киевским, вероятно, составленным вскоре после битвы. По мнению исследователя, «последний этап летописной работы над повествованием о битве, помещенном в Ипат., приходится уже на вторую половину XIII в.»[40] В целом исследователи единодушны в мнении о максимальной независимости рассказа Ипат. от сообщений других летописей