Тысячелетняя пчела (Ярош) - страница 8

Книга Яроша вызвала единодушно позитивный отклик в словацкой критике. В связи с этим произведением говорилось о возрождении монументальной эпики, правомерно отмечалась современность трактовки истории, не сводящейся только к проблематике национального и социального угнетения, освободившейся от гипноза односторонней сострадательности. Именно во второй половине 70-х — на рубеже 80-х годов представители одного с Ярошем поколения в литературе, отталкиваясь, подобно ему, от своего творческого опыта в малых жанрах — рассказе, новелле, повести, — каждый по-своему создают на материале прошлого романы, в которых ощутимо стремление осмыслить преемственность национального и социалистического бытия своего народа (трилогия В. Шикулы «Мастера», дилогия Л. Баллека «Помощник» и «Акации», двухтомный роман И. Габая «Колонисты»). «Тысячелетняя пчела» отчетливо воплотила эти общие тенденции. Сам Ярош характеризовал коллективные усилия своих сверстников в литературе следующим образом: «…Если хочешь построить дом, надо заложить прочный фундамент. Прозаики среднего поколения интуитивно почувствовали это. Они пишут об истории народа потому, что ищут под отложениями времени фундаменты, на которых впоследствии можно возвести здание его настоящего. Поэтому без особого риска ошибиться я могу утверждать, что каждый из этих ФУНДАМЕНТАЛИСТОВ уже в ближайшее время напишет интересные произведения на современном материале».

Нам остается только сказать, что роман Петера Яроша «Тысячелетняя пчела» имел большой читательский успех у себя на родине и стал одним из наиболее примечательных явлений в современной чехословацкой прозе. В 1981 г. роман был удостоен Государственной премии имени К. Готвальда. Мы не сомневаемся, что это произведение значительно обогатит представления советского читателя о братском словацком народе.

И. и Ю. Богдановы

Глава первая

1

Настала суббота, вот и поднялись спозаранку, в полтретьего. Мартин Пиханда рывком сбросил ноги с кровати — жена проснулась, заворчала.

— Нет на тебя угомону!

— Тише, душа моя, спи! — успокоил он Ружену; протянув руку, легонько коснулся ее оголенного плеча и встал. Постель скрипнула, жена в перинах потянулась, зевнула. Мартин ощупью оделся, вышел из горницы и, отомкнув дверь, ступил на веранду. Почудилось ему, будто под окном дочери Кристины мелькнула чья-то тень. Прислушался, но, кроме тихого, незлобивого урчанья собаки, ничего не услышал. Он поглядел на небо: прояснело, звезды померкли. За окоемом едва обозначилось сияние июльского солнца. Кругом помалу светлело, но в доме было еще сумеречно. Он вошел в горницу к сыновьям — потряс обоих за плечи. Они что-то бурчали, похныкивали, постанывали. Пробуждались трудно, без охоты размыкая слипшиеся веки.