— Ну, вот вам и Лондон! — раздался у самого его уха чей-то громкий голос. Это сказал помощник штурмана, маленький, чистенький, бледный, чем-то похожий на прилизанную обезьянку. — Хорош, а?
— Хорош.
— Вы сюда и ехали, мистер Голспи? Вы здесь останетесь? — Помощник штурмана жаждал попрактиковаться в английском языке, так как во время плавания ему не часто представлялась такая возможность.
— Да, останусь здесь, — прогудел мистер Голспи (такова была фамилия, которую с трудом выговаривал помощник штурмана). — То есть останусь, если найдется дело, — добавил он, словно спохватившись.
— Вы живете здесь, в Лондоне? — продолжал помощник штурмана, от которого ускользнул выразительный тон последнего замечания.
— Нет, я нигде не живу. Таков уж я. — Мистер Голспи произнес это с каким-то угрюмым удовлетворением, словно намекал, что он может внезапно объявиться где угодно, и тогда кому-то придется держать ухо востро. Не был ли он и в самом деле каким-нибудь тайным пиратом, который готовился к набегу?
Приветливо кивнув помощнику штурмана, он сделал шаг вперед, снова окинул взглядом пристань и вернулся в кают-компанию. Взял сигару из ящика, купленного капитаном, когда шли через Кильский канал, налил себе вина из стоявшей на столе бутылки. Таких бутылок здесь имелось множество, и во время путешествия они потоком текли из буфета на стол. Путешествие прошло очень весело. Мистер Голспи и капитан были старые знакомые и не раз оказывали друг другу добрые услуги. Капитан обещал мистеру Голспи приятное плавание, а для этого нужно было только сделать изрядный запас виски, коньяка, водки и других напитков и весь этот запас выставить на стол. Заботливость капитана была небескорыстна, ибо он и сам не отставал от гостя — причем, надо сказать, проявлял во время кутежей меньше выдержки.
Капитан (он служил когда-то в русском императорском флоте и завершил свою деятельность тем, что сбежал однажды ночью с корабля, перемахнув через борт в одном белье) способен был напиваться до совершенно сверхъестественного состояния. Первые две ночи плавания он упорно декламировал на четырех языках длиннейший монолог из гетевского «Фауста», чтобы доказать, что он — человек культурный. А в третью ночь, накануне того дня, когда пароход вошел в устье Темзы, капитан еще больше расходился: он беспрерывно хохотал, спел четыре песни (впрочем, мистер Голспи не мог понять ни единого слова), рассказал какой-то длинный анекдот на незнакомом языке — видимо, на русском, — всплакнул и так часто и крепко жал руку своему собутыльнику, что, вспоминая об этом сейчас, за своей сигарой, в кают-компании, где царила странная тишина, мистер Голспи почти ощущал боль в руке. Сам он таких вещей не проделывал. Он только становился благодушнее по мере того, как ночь шла и бутылки пустели. Вот и теперь, несмотря на ранний час, он был уже в таком приятном настроении, потому что они с капитаном долго просидели за завтраком. Впрочем, мистер Голспи, очевидно, не находил, что хлебнул уже достаточно, так как снова налил себе вина.