Мы видели, что караванщики и торговцы Шелкового Пути, с одной стороны, и буддистские миссионеры, с другой, – прибывшие от индоиранских границ в оазисы Тарима, те и другие одновременно содействовали распространению культуры Ирана и Индии, в данном случае представлявших любопытный синтез под влиянием буддистской веры. По этому поводу мы говорили о большом вкладе греко-буддистском, индо-гангском, или иранобуддистском, что можно видеть на фресках Кызыла, обнаруженных около Кучи и принадлежащих к тому, что Хаккин называет первым стилем Кызыла (в 450-650), или же он определяет это как второй стиль (650-750).
[209]Мы обратили внимание также на чисто сасанидский аспект буддистской живописи на деревянных панно Дандан-юилика на востоке Хотана (650). Наконец, мы видели второй сасанидско-буддистский стиль Кызыла, который развивался, параллельно индийскому влиянию, идущему от Аджанты вплоть до фресок турфанской группы в Базаклике, Муртуке и Сангиме. Наряду с индийским, древнегреческим и иранским влиянием, влияние Китая, как об этом говорит Хаккин, уже ощущалось в Кумтуре, около Кучи и, естественно, в особенности в Базаклике и других центрах, где были обнаружены фрески турфанской группы, наиболее близко расположенной к китайской границе. [210]
Во время паломничества Сюаньцзаня (630), культура перекрестка цивилизаций достигла своего апогея, в особенности, в Куче. Среди всех индоевропейских оазисов Гоби, Куча, вне всякого сомнения, является одной из тех оазисов, где индо-европеизм является наиболее признанным по причине обилия буддийской литературы на кучанском языке, обнаруженной Пельо, Стейном и Ле Коком. Даже транскрипция названия Куча на санскрите (Кучи) и на китайском (Киэутзэу) кажется наиболее приближенной к произнесению Кючи, которое по предположениям приписывают индийскому названию, или, как говорили когда-то, тохарскому. [211] Под влиянием буддизма кучанский диалект, т.е. особый индоевропейский говор, однажды обозначенный востоковедами под именем "тохарский Б" и который сегодня просто называют ку-чанским, стал литературным языком, на который в V-VII вв. был отчасти переведен санскритский канонический свод. Используя, таким образом, вклад буддийской цивилизации, все интеллектуальное наследство Индии, используя с другой стороны то громадное преимущество, которое ему предоставлял караванный путь, соединявший с Ираном, материальную культуру которого оно впитывало, кучанское общество, такое, каким его показывают рукописи и фрески Кызыла и Кумтуры, представляется как странный успех, почти парадоксальное явление во времени и пространстве. Это настолько фантастично, когда думаешь, что это элегантное, рафинированное общество, божественный расцвет арианизма в Центральной Азии достиг таких высот в крае на расстоянии в несколько лошадиных переходов тюрко-монгольских орд, на границе со всеми варварскими племенами, накануне поглощения самыми непросвещенными из первобытных. Что в пределах степных просторов, под единственным покровительством пустынь, под ежедневной угрозой жестоких набегов номадов такое общество могло развиваться и существовать так долго, что кажется просто чудом.