- Это что же? Каждый магазин будет платить работникам ОТК всех своих предприятий-поставщиков?— не унималась Мезенцева. — Да откуда им наскрести такие деньги? Грузчикам платят из своих, будто мы не знаем.
- Во-первых, пока это эксперимент. Во-вторых, мы производим всякие отчисления. Так будет еще одно, куда более важное, чем множество других. — Голос Фиртича звучал уверенно. — Мы отчисляем в бюджет государства чуть ли не всю торговую скидку. Мы получаем крохи с этого стола. Неужели мы не можем ничтожную часть этих денег использовать с тем, чтобы дать еще большую прибыль?
- Во всяком случае, не будет потерь от транспортировки неходовой продукции, — рассудительно промолвил парторг Пасечный.
- Именно! — воскликнул Корш.
Идея Фиртича показалась ему интересней собственного предложения. Эта деловая честность и привлекала к нему Фиртича, не говоря о том, что Корш слыл отменным специалистом.
- А чем тогда займутся наши товароведы-бракеры? — уточнил Пасечный.
- Найдем работу, — отозвалась кадровичка. — Без дела не останутся.
- Ну-ну, — засмеялся Фиртич, — вы уж совсем. Кроме «Волны», у нас сотни поставщиков. Бракерам работы хватит. Не станем же мы сразу со всеми налаживать новые деловые отношения. Дай бог «Волну» уговорить на эксперимент...
- Пойдут ли на это швейники? — сомневалась Мезенцева.
- Из «Волны» пойдут, — твердо сказал Корш.
- Я тоже думаю, что пойдут, — согласился Фиртич. — Генеральный директор — человек самостоятельный, мы встречались на партактиве... Лишь бы министерство согласилось. Вот кого надо уламывать. Их да Госплан. Всё будут согласовывать да утрясать...
Фиртич взглянул на часы. В половине десятого он собирался встретиться с директором ресторана «Созвездие». Кузнецов позвонил утром, хотел приехать. Но Фиртич был занят. Уговорились перенести разговор на вечер. Вероятно, выразит недовольство тем, что Фиртич запретил торговлю пирожками в помещении Универмага. А может быть... И в памяти мелькнул разговор по телефону с Лисовским о махинациях в ресторане «Созвездие». Собственно, какое он, Фиртич, мог иметь отношение к делам Кузнецова? Тем не менее беспокойство, оставшееся после утреннего звонка директора ресторана, вновь овладело Фиртичем. До встречи оставалось пятнадцать минут...
Фиртич закончил совещание и отпустил сотрудников. Лишь Рудина продолжала сидеть, убрав под кресло ноги в высоких светлых сапожках и плотно запахнув на груди пуховый платок в ярких пунцовых цветах. Фиртич посмотрел на Рудину. Его взгляд не выражал ничего, кроме делового вопроса. На красивом мягком лице Рудиной неуловимой тенью скользнула досада. Собственно, чего она ждет? Разве впервые он смотрит на нее и не видит... Рудина вдруг ощутила свой возраст, как ощущаешь тяжесть груза, когда затекают руки и нет возможности этот груз куда-нибудь пристроить. Трезвым своим умом она безжалостно расставила все по местам: напрасны ее изощренные, искусственно выстроенные ходы. В результате — равнодушный взгляд сидящего перед ней мужчины. И ненависть к Фиртичу овладела ею. Она могла сейчас допустить любую бестактность, любую грубость. Как человек, подчиняющий свои поступки опьяненному рассудку. Быть отвергнутой для женщины оскорбительнее, чем для мужчины. Женщина более бессильна перед обстоятельствами жизни. Поэтому и чувство мщения у нее безрассуднее и жестче...