Но ведь с ним-то, с Фиртичем, никто из управления не играл в такие игры. Возможно, люди из управления полагают, что Фиртич человек Барамзина, и не докучают ему излишним вниманием. Но Фиртич знал, что он ничей, что он сам по себе. Может быть, Барамзин его придерживает для каких-нибудь более серьезных дел, не тревожит до поры? Или Барамзину нужен такой светляк для отвода глаз?.. А почему не допустить мысль о том, что злые языки клевещут на Барамзина? Возможно, он крепко мешает кому-то. Почему Фиртич должен верить своему коллеге, а не самому себе, своему опыту общения с начальником управления?..
Барамзин вытянул шею, выискивая кого-то. И в зале принялись оглядываться, словно помогая ему искать.
- А, Константин Петрович! — проговорил Барамзин, заметив наконец Фиртича. — Не желаете ответить на мои вопросы?
Фиртич поднялся. Точный, профессиональный ответ, который вправе ждать специалист от специалиста, сейчас не получится — он слабо знаком с обувной конъюнктурой.
- Извините, Кирилл Макарович... Общие рассуждения, полагаю, тут неуместны. Я бы попросил выступить человека более компетентного. Дорфмана Бориса Самуиловича, старшего продавца отдела обуви.
В предложении Фиртича проглядывала дерзость: вместо себя, директора Универмага, он выставлял начальнику управления старшего продавца... Фиртич заметил, как вспыхнули щеки Рудиной. Предложение Фиртича ударяло по самолюбию и престижу заведующей отделом. Кто, как не она, должен освещать вопросы конъюнктуры по обуви! При чем тут старший продавец?
Дорфман поднялся. Ему было не по себе оттого, что он оказался в центре внимания такого зала. Все проблемы в его голове от неожиданности и волнения спутались в один клубок. Он с ужасом чувствовал, что по привычке начинает говорить издалека.
- Что я могу сказать? Мой отец, Самуил Дорфман, был жилеточник...
В зале возник легкий шум. Губы Барамзина дрогнули в улыбке. Он знал Дорфмана столько лет, сколько проработал в торговле.
- Борис, — произнес Барамзин, — о чем ты говоришь? У нас конъюнктурное совещание по обуви.
Но в круглых глазках Дорфмана уже появился маниакальный блеск. Он не слышал реплики начальника управления.
- После революции люди перестали носить жилеты. И Самуил Дорфман стал безработным. Он был согласен на любую работу. Не то что сейчас. Человек перестал дорожить своим местом, если он не имеет с него какой- то навар... Но мой отец никогда в жизни не отчаивался, а было из-за чего, поверьте. Он имел руки и голову. Он стал холодным сапожником. Он снял подвал на углу Драгунского и Вдовьего, сейчас это улица Третьего Интернационала. Платил налог финорганам и ремонтировал старую обувь: красил, прибивал набойки, правил задник. И делал он это так, что обувь было жаль взять в руки. На нее смотрели издалека. Ее не узнавали владельцы! А что мы имеем сейчас? Покупатель бежит от прилавка, и удержать его — большое искусство. Поэтому многие продавцы ходят на работу не с большой охотой. Им противно продавать такой товар, люди имеют гордость... Я не скажу вам за все фабрики. Возьмите продукцию некоторых московских или ленинградских фабрик. Или, скажем, «Масис» из Армении. Когда идет такой товар, я надеваю галстук и хорошо бреюсь. А что нам возит Вторая обувная фабрика?.. Кстати, в зале сидит представитель этой фабрики. Интересно, что у него на ноге?