Связь времен, разорванная роковой катастрофой, сомкнулась в ней мгновенным решением: ехать, ехать, не мешкая ни дня, ни часа, ни даже минуты!
Казалось, Сергей Николаевич ждал ее с этим разговором. Едва выйдя и мельком взглянув на нее, он отвернулся и с заметным усилием выдавил куда-то в стену перед собой:
— Вы вернетесь?
Ей вдруг стало нестерпимо жаль мужа: для нее — женщины с головы до ног не трудно было представить его состояние, но изменить она уже ничего не могла.
Она встала, подошла к нему, молча взяла его за руку и тыльной стороной ладони легонько прижала к своей щеке:
— Я должна его видеть, Сергей Николаевич!
Лишь тут он взглянул на нее, снизу вверх по-собачьи преданными глазами:
— Я не вправе удерживать вас, Анна Васильевна, к тому же, это и бессмысленно, но если вы вернетесь, я буду счастлив.
И приник к ее руке с порывистой благодарностью.
В Харбине Адмирал не встретил ее, и у нее оборвалось сердце: должно было случиться что-то действительно из ряда вон выходящее, чтобы он не оказался на месте вовремя, тем более, для свидания с ней. После суматошных поисков и расспросов, ей, наконец, удалось выяснить, где находится его салон-вагон. Она летелa туда, не чуя земли под собой, но часовой на пороге тамбура, лениво позевывая сверху вниз, добродушно осадил ее:
— Его превосходительство на вокзал ушедши, гостей встречать, кажись, из Читы…
Кружа по лабиринтам станционных путей, она опять-таки разминулась бы с ним, если бы в просвете между двумя составами они не столкнулись лицом к лицу.
— Александр Васильевич, милый, — задохнулась она от неожиданности, — что за маскарад?
В английской, защитного цвета, форме он был почти неузнаваем: выглядел меньше ростом, суше, отчужденнее.
— А вы? — он прижимал ее руки к губам. — Этот ваш траур?
— Зимой умер отец.
— Извините…
Они шли теперь наобум, куда глаза глядят, в полное пространство перед собой, где, кроме них двоих, не было никого, кто мог бы услышать слова, которые складывались между ними:
— Мы не виделись, по-моему, целую вечность, Анна.
— Мне кажется, больше.
— Неужели через день-два опять на целую вечность?
— Теперь каждый день — вечность, милый.
— А вы не уезжайте.
— Не шутите так, Александр Васильевич.
— А я и не шучу. — Он остановился и с вопросительной требовательностью взглянул на нее. — Останьтесь со мной, буду вашим рабом, буду, к примеру, чистить вам ботинки, вы сами увидите, какой это будет удобный институт.
— Конечно, — ей хотелось и смеяться, и плакать одновременно, — вы можете уговорить кого хотите, но что из этого выйдет?
Он сжал ее руки в своих и отчеканил твердо, даже как бы с вызовом: