Татьяна немного обиженно поджала губы с выражением на лице «Я разве болтала когда?», но ничего не ответила и лишь осторожно прикрыла дверь за Наташей и человеком в плаще, а потом сама встала в коридоре, как на часах — решительная и непреклонная.
Сидевшая у кровати Анны Варвара слегка посапывала — старуха часто уставала и долго охранять покой своей подопечной не могла, но сон у нее все равно оставался чутким, и, едва княжна с магом вошли в спальную, она немедленно очнулась и хотела было закричать, но Наташа столь выразительно взглянула на нее, приложив палец к губам, что та проглотила возглас и снова плюхнулась на стул, с которого при их появлении вскочила.
— Я отсюда никуда не пойду, — заупрямилась Варвара, когда Наташа, вполголоса объяснив ей, в чем дело, попросила уйти и не мешать. — Это все и меня касается, я Ане нянька от рождения, она — почти моя плоть и кровь, — я все видеть и слышать хочу. И имею по всей жизни полное право.
Спорить с ней не было времени и возможности, и Наташа вопросительно посмотрела на мага — тот, секунду подумав, кивнул:
— Хорошо, но вы обе должны пообещать мне — ни звука, ни жеста, в противном случае я немедленно прекращаю сеанс и ухожу.
Женщины кивнули и отошли в дальний угол комнаты, чтобы не мешать ему.
Наташа уже видела, как гипнотизер забирал власть над людьми, но тогда это были совершенно нормальные зрители — дамы из соседнего ряда, однако сейчас ему предстояло овладеть сознанием той, что ничего не помнила и не чувствовала, и чья душа витала в таких далеких сферах и глубинах, заглянуть в которые обычному человеку было не под силу.
Скинув плащ, Людвиг Ван Вирт приблизился к постели больной — он как будто подплыл к ней по воздуху, настолько неслышным и плавным было это перемещение. Потом он медленно и почти невесомо несколько раз провел ладонью вдоль лица несчастной — сверху вниз, слева направо, и, встряхнув кистями рук, достойными пианиста-виртуоза — с длинными, тонкими, выразительными пальцами, вдруг хрустнул костяшками фаланг перед закрытыми глазами своей «пациентки»: ее ресницы дрогнули, а веки открылись. И тогда маг заговорил — подобно музыканту стал модулировать влажными и властными интонациями, полными бархата и воли, и в ответ на его слова — несчастная впервые подала голос. Не тот, болезненный и неузнаваемый, — собственный, и у Наташи исчезли последние сомнения: Варвара была права — это не Анастасия.
Они не знали, сколько длился сеанс — казалось, вечность, но когда маг снова погрузил незнакомку в сон, Наташа испытала невыразимую тоску — ее как будто лишили опоры под ногами. Она не понимала, как это удавалось Людвигу Ван Вирту, но, даже не будучи непосредственно под воздействием его гипноза, она снова испытала на себе силу его энергии. Он словно укачал ее, околдовал, перенеся вместе с собой в другой мир, где не было волнений и тревог, где вместо воздуха плыла вкруг тебя нега, а тепло исходило не от солнца, а было всеобъемлющим и всепроникающим. И Наташа видела — даже Варвара не избежала этого «погружения» в неземную благодать, но повела себя после ухода мага совершенно иначе — принялась креститься на внесенные для излечения «Анны» образа и все говорила — «чур меня, чур, колдун, как есть — колдун».