Через час плечи немеют, голова кружится от вспышек огня и жары. Солнцепек, скафандр, жар от пламени — мне кажется, я в адском пекле. Струйки пота бегут по телу. Зверски хочется почесаться, но никак. Что я здесь делаю? Как вообще, мне в голову пришла бредовая идея — стать «белым скафандром»? Силы-то я явно не рассчитала! Конечно, все ради Ярославы…
Через два часа мне уже все безразлично. Я превращаюсь в зомби — ничего не хочется, ничего не чувствую. Перед глазами охваченные пламенем стебли борщевика, съеживающиеся от жара листья, истекающие пузырящимся и шипящим ядовитым соком. Треск, шипение и хлюпанье. Кажется, это кричат погибающие растения.
Я вздрагиваю от резкого сигнала вмонтированных в защитный костюм часов. Пора на обед. Не без усилия ставлю огнемет на предохранитель. Иду к базе. Подо мной похрустывают трепещущие черные хлопья еще не остывшего пепла. Словно муравьи в муравейник к базе стекается несколько десятков «белых скафандров».
* * *
Выбравшись из скафандра и переполненной раздевалки, я ощущаю себя бабочкой, освободившейся из кокона. Не иду, а парю. Получив свою порцию капусты с фаршем, гордо именуемой ленивыми голубцами, приземляюсь на свободное место. На обед собралось полсотни женщин самой разной внешности и возрастов.
Некоторые оживленно перебрасываются фразами, другие угрюмо уставились в свои тарелки.
Справа от меня грузная дама лет сорока, слева — девушка со стрижкой под мальчика, карими глазами и маленьким носиком, похожая на воробушка.
Женщина справа увлеченно прихлебывает суп, вряд ли ее стоит отвлекать, девушка — птичка кажется ко всему безразличной, но я решаюсь завязать разговор.
— Давно здесь? — спрашиваю я как бы между прочим.
— Два месяца без всякого выражения отвечает она.
— Ну и как, тяжело? Девушка-воробышек наконец-то отрывает взгляд от тарелки.
— Тебе будет тяжело, — ее рот чуть заметно искривляется в усмешке. Я замолкаю. Знаю, что кажусь более хрупкой, чем на самом деле, но в нашем ресторанном холдинге слабаки долго не задерживаются. Девушка встает, забирает со стола пустую, грязную тарелку и неожиданно представляется:
— Карина.
— Милена, — едва успеваю ответить ей вслед.
* * *
Лежу, почти с головой укрывшись шерстяным одеялом, на застиранном до дыр постельном белье неопределенного цвета. Все мышцы болят — такое ощущение, что я целый день разгружала вагоны. Ненавижу борщевик.
На глазах слезы. Когда же я отсюда уеду? У Иры телефон неизменно вне зоны доступа. Позвонить Пете? Но мы же расстались. Начинаю мысленно представлять, что я бы ему рассказала. А Петя выспрашивал бы и выспрашивал мельчайшие подробности, а потом сказал бы, наверное, что скафандр мне идет, подчеркивает мою хрупкость, и обязательно бы меня рассмешил, и представил бы все как увлекательное приключение.