651. Аристов, с. 18. Сокращенный вариант опубликован в «Студенческих песнях», СПб., [1886], с. 53. В среде революционно настроенного студенчества исполнялись следующие строфы:
Выпьем первый бокал
За свободный народ,
А второй наш бокал
За девиз наш «вперед»!
А наш третий бокал
Будем все подымать
За любимую Русь,
Нашу родину-мать.
Иногда вставлялись еще две строфы:
За здоровье того,
Кто «Что делать» писал,
За героев его,
За его идеал.
Выпьем мы за того,
Кто писал «Капитал»,
А еще за того,
Кто ему помогал.
(М. С. Друскин. Студенческая песня в России. — «Очерки по истории и теории музыки». Л., 1939, с. 67–68).
Последняя строфа часто поется:
Ведь от рюмки вина
Не болит голова,
А болит у того,
Кто не пьет ничего.
Известна позднейшая переработка в рабочей среде (ПРР, с. 127).
652. П. Булахов. Романсы и песни, СПб., 1877, № 26, текст Н. Н. Популярный городской романс. Включен в кинофильм «Поединок» по повести А. Куприна. Сохраняется в репертуаре современных исполнителей романсов.
653. «Песни борьбы», с. 65. Ср.: С. П. Шестернин, Пережитое, Иваново, 1940, с. 14. Песня неизвестного автора 1870-х годов. Все четыре строфы вошли в «Похоронный марш» (см.), а также, наряду с ним, исполнялись в качестве самостоятельной песни.
654. «Русские песни», с. 380. С нотами — ПКиС, с. 38. В репертуаре политических ссыльных — с 1870-х годов. Вариант: Новикова, с. 489. Переложение песни польских революционеров 1860-х годов.
655. «Либретто», 1904, с. 550. В песенниках — с 1900-х годов («Бродяга. Новый песенник», М., 1909). В Сибири известна с 1880-х годов (Белоконский, с. 209–210). В песенниках с 1913 г. появляется подпись: «П. К.», в одном встретилась: «И. К.». И. А. Назаров называет автором песни поэта И. К. Кондратьева (Назаров, с. 68). Однако в весьма полном собрании стихов Кондратьева «Под шум дубрав» (1897) этого стихотворения нет. В устном бытовании подверглось изменениям. Иногда перед строфой, начинающейся словами: «Бродяга Байкал переехал», поется:
А ветер ему отвечает:
«Напрасно, бедняга, бежишь!»
А бедное сердце не чует,
Что нету родных уж в живых.
Часто строфы 2, 3, 4, 6 опускаются. Вариант: Гартевельд, 14 песен, № 2 («В пустынных степях Забайкалья»).
656. «Цыганские ночи», № 197, СПб., [1902], изд. Ю. Г. Циммерман. В песенниках — с 1906 г. («Новейший полный песенник», СПб., 1907) как «народная босяцкая песня» или «новая народная песня»; с 1914 г. проникла в лубок. Долгое время приписывалась А. М. Горькому, включившему текст в пьесу «На дне» (11 строк). Стала известна Горькому, по-видимому, от Скитальца (С. П. Петрова), который слышал ее в рабочей артели в 1880-е годы (В. М. Потявин, О песне «Солнце всходит и заходит». — Тезисы докладов и сообщений 2-й конференции горьковедов. Горький, 1959, с. 63–64). По свидетельству А. Б. Гольденвейзера и Е. П. Пешковой, эту песню пели Горький и Скиталец, который аккомпанировал на гуслях (В. А. Василенко, Кто автор песни «Солнце всходит и заходит». — «Алтай», № 17, Барнаул, 1961, с. 125–126). Исследование фольклорных записей песни также подтверждает предположение, что песня могла появиться в 1880-е годы и, следовательно, создана не Горьким (там же, с. 150–151). Пьеса «На дне» сыграла большую роль в распространении песни. Б. Бялик высказывает предположение, что песня является обработкой Горьким фольклорной песни (М. Горький, Стихотворения, «Б-ка поэта» (М. с.), 1963, с. 26–32). Фольклорность текста и факт его обработки Горьким остаются недоказанными. Не исключена возможность, что песня возникла как произведение индивидуального литературного творчества в среде заключенных. В песенниках иногда приписывается Н. И. Красовскому (певец, куплетист). Часто исполнялась на напев «Черного ворона», что послужило причиной контаминации ее с последним в процессе дальнейшего бытования и фольклоризации (