Наконец, он вошел в солдатскую теплушку и снял шинель. Музыканты играли полный трагизма марш «Прощание славянки». За стеной вагона поплыл перрон, унося в прошлое пребывание Алексея в Москве.
Солдаты в вагоне спали. Они знали, что такого «дежурного блюда», как сон — на фронте не подают. А фронтовой корреспондент Алексей Фатьянов вновь приступил к своим обязанностям, доставая из планшетки тетрадь и химический карандаш. Он уже писал о разоренной стране, о молодках и старухах, которые на полустанках тянут к солдатикам руки с кукурузой, салом, яблоками… Он записывал жадно, всем своим чистым и большим сердцем веруя, что его свидетельства — это свидетельства человека сопричастного к трагической истории Родины и творца самой этой Истории.
Бои не прекращались. В поле — две воли: кому Бог поможет. А Бог правду любит.
Фатьянов вернулся в военную Венгрию. Места расположения противоположных войск были настолько близки, что иногда до нашего лагеря долетала популярная в то время песенка:
После декабря всегда приходит май…
Как-то в занятом фашистском окопе Алексей с удивлением увидел патефон и следы недавнего пиршества: обертки шоколада, сверкающие банки из-под тушенки. В солдатском блиндаже даже сквозь пороховой дым и чад пахло одеколоном. На столике — недописанное письмо некоей Магде, в котором ее просили ждать Курта с победой. Немецкие солдаты хорошо питались, щедро разламывали шоколадные плитки, слушали патефон. И плохо обмундированная и оснащенная, израненная советская армия побеждала только неколебимым чувством справедливости возмездия. Слова той патефонной песенки действительно были пророческими. Только чей это был декабрь и чей май? Выдержав жесточайшие бои в декабре под Секешфехерваром, русские солдатики уверенно шли к «своему» маю. Недокормленные, недобритые, недоспавшие, мечтающие «курнуть»… Они шли к победному маю, шли, чтобы в один из Пасхальных дней сотворилось чудо — закончилась Великая и, как мнилось, последняя, война.
Этот рядовой, казалось, был «на особом положении». Он мог запросто поговорить даже с командующим армии генералом Кравченко, бравым красавцем помкомом Потаповым. Кому еще могли простить непорядок в форме, позволить нацепить солдатские погоны на офицерскую форму? Но Фатьянову это позволялось, потому что его репортажи были сердечны, а песни становились частью народной души…
Однажды Фатьянов попал на концерт как зритель. К самоходчикам приехала бригада самодеятельных артистов, состоящая из танкистов, разведчиков и автоматчиков. Бойцы расположились в «зрительном зале» — в парке за порушенной усадьбой. Медлительно рассаживались на заснеженных обломках фонтана, осколках разбитого дома. Венгерская зима для русского солдата казалась терпимой. Больших морозов не было. А если из боя — в бой, то она оказывается попросту жаркой. Начиналась оттепель. Снег лежал волглый, стоптанный. Ощутимо дышали весной темнеющие, влажные деревья. Было пасмурно, и вражеские самолеты не решались уходить в сиреневое небо, они концерту не помешали.