Впрочем, как оказалось, в последующие дни мне повторили почти то же самое раз двадцать разные люди. И когда я делал материал в Москве, то к помощи диктофонных записей почти не прибегал.
А в тот первый вечер я как-то легко и незаметно запустил в себя граммов семьсот водки (Виктор Федорович подливал, а я не отказывался), объелся и стал подремывать.
— Вижу, вы устали с дороги, — скорее раздосадованно, чем сочувствующе произнес принимающий. — Что ж, отдыхайте. Завтра к половине десятого подъеду. Встретитесь с главой района, с другими еще…
— Н-да, извините. — Я тяжело поднялся. — Нужно рассчитаться. — Сделал движение достать деньги.
— Нет-нет, я заплачу! — Показалось, оскорбленный Виктор Федорович готов выхватить кинжал из-под свитера. — Вы же гость!
— Спасибо…
Зевая, порыгивая жиром, будто мультяшный Обеликс после пиршества, я побрел к себе в номер.
Улегся, но сонливость, как назло, прошла, и я долго бессмысленно смотрел документальный фильм про изобретателя радио Попова. Развлекательные каналы вроде СТС и ТНТ здесь не ловились…
Три дня мне пришлось работать одновременно и журналистом, и правозащитником, и человеком из Москвы.
Утром Виктор Федорович привез меня в редакцию районной газеты. Она размещалась в большой длинной избе, стоящей посреди некоего пространства, которое при тщательном изучении местности оказалось бульваром. То есть справа и слева находились проезжие части, разделенные полосой метров двадцать в ширину, на которой росли деревья, трава, была дорожка и стояло вот это здание…
Около часа я сидел над чашкой кофе и слушал жалобы главной редакторши — крупной женщины, уже пожилой, видимо давным-давно пребывающей в тягостном состоянии.
И вот она подробно объясняла такое свое состояние:
— Тяжело, очень тяжело, честно вам скажу, нам здесь живется. Выживают нас, выдавливают всяко. Боремся как можем, но что толку… Все к одному идет… Нет, толк есть, конечно, но все равно… Не жизнь это… Я сама из села Раздолье. Тут недалеко… Там родилась, выросла, всю жизнь отработала… Работала в совхозе “Первая пятилетка”. Больше тысячи коров и бычков было, овец семь тысяч. В советское время еще огромную свиноферму построили, но ее лет двадцать уж нет — до кирпичика уничтожили, с лица земли стерли прямо. Понятно, они свинину-то не едят, только не они одни здесь ведь. А нам каково… Ну это ладно. Главное, весь совхоз развалили, разграбили, а остатки без комиссионной оценки, без всего приватизировал последний директор — Магомедов. И совсем все в упадок пришло. Теперь у него там две сотни коров, не знаю, наберется или нет, овец гурта три от силы. Зато все его личное… А такой совхоз был — и виноградники, и зерно сеяли… Я боролась, так моего мужа так подставили, чуть не посадили. Подбросили две гранаты в багажник и тут же нашли. Дали четыре года условно, да и то потому, что были без запалов этих. “В следующий раз, — сказали, — с запалом найдем”. Пришлось нам сюда переехать. Вот повезло, место редактора как раз освободилось. У меня филологическое образование, стихи сочиняю и работаю, кое-что полезное делаю. А муж совсем скис… В пятьдесят три как старичок совсем…