— Ты сошел с ума? — глядя на меня округлившимися глазами, прошептала принцесса. — Ты вообще понимаешь, что мне только что пообещал?
— Да… — кивнул я. — Понимаю… Ты примешь эту клятву, Илзе?
Илзе зачем-то покосилась на входную дверь, а потом облизала пересохшие губы:
— Только в том случае, если ты примешь такую же клятву от меня…
…Рука адгеш-юли была легка, как лебяжий пух, бела, как предрассветный туман, и горяча, как ласки Кеите-иринэ. А еще от нее вкусно пахло молоком и сладостями. Полюбовавшись на запястье, хрупкое, как ажурные стеклянные вазы северян, Алван аккуратно прикоснулся к тоненькому пальчику, запутавшемуся в черных волосах, растущих на его груди, и вдруг почувствовал, что улыбается. Просто так, без причины.
Ощущение было странным. Как будто женщина, греющая его постель, вдруг взяла и согрела его душу…
— Дайана… — повернувшись к ней голову, еле слышно выдохнул вождь. И тут же услышал ответный шепот:
— Да, мой повелитель…
— Ты не спишь? — удивленно спросил Алван. И, перевернувшись на бок, осторожно отвел белоснежную прядь с лица своей адгеш-юли.
На мягких розовых губах лайш-ири расцвела улыбка:
— Нет, мой повелитель… Я проснулась еще в час волка…
— Почему не разбудила? — Алван улыбнулся ей в ответ, а потом нежно прикоснулся пальцем к ее щеке, все еще хранящей тепло его плеча.
Девушка пожала плечами, от чего с ее грудь выскользнула из-под одеяла:
— Ты говорил, что сегодня у тебя будет тяжелый день… Я решила, что тебе надо выспаться… А еще тебе снилось что-то хорошее, и я не ста-…
— Ты — лучше любого сна… — перебил ее берз, и, приподнявшись на локте, сбросил с тела Дайаны скрывавшую его ткань.
В глазах лайш-ири мелькнули искорки сдерживаемого смеха:
— Мой повелитель! Ты неутомим, как Субэдэ-бали, и неудержим, как степной пожар…
— А ты нежна, как земное воплощение Кеите-иринэ, горяча, как лучи полуденного солнца и еще желанна, как глоток воды для путника, заплутавшего в песках. И кружишь голову сильнее, чем самое крепкое вино…
— Правда? — одними губами спросила Дайана. И, не дожидаясь ответа, откинулась на спину. А потом слегка сдвинулась в сторону. Так, чтобы на ее груди заиграл лучик солнца, заглядывающий в юрту через узенькую щель между стенкой и шкурой пардуса, закрывающей выход.
Алван по-хозяйски потянулся к тяжелому полушарию… и остановил руку: белая кожа вокруг нежно-розового соска оказалась усыпана черными пятнами синяков.
— Тебе было… больно? — вырвалось откуда-то из глубины души.
Лайш-ири вздрогнула, как сурок, услышавший подозрительный шорох, а потом отвела взгляд в сторону и пожала плечами: