Как бы то ни было, а уютная комнатка бабы Веры располагала к мыслям несуетным, к разговорам о вещах простых и обыкновенных, о тех же, скажем, дачных заботах, или как быстро внучата подрастают, или какие меры предпринять надобно, чтоб жучки в перловой крупе не заводились. Вместо этого предстояло ему опросить гражданку Смирнову В. Н. по поводу события страшного, не поддающегося разумному объяснению, наводящего уныние и тоску.
В комнате было прохладно — печку по понятной причине хозяйка еще не протопила, так, что Алексей Степанович решил не раздеваться. Шапку только повесил на вешалку. Не в пример аккуратисту покойнику ботинки снимать не стал, ограничившись тем, что тщательно вытер их о тряпку, расстеленную у порога. Строго по половичку прошел к столу, сел так, чтоб свет из окна, как рекомендует учителя и врачи, падал слева, вытащил из портфеля, который привык всегда носить с собой, несколько бланков, предназначенных для показаний свидетелей.
Меж тем баба Вера, скинув плюшевое пальтишко и шерстяной платок — на голове остался ситцевый, белый в синий горошек — прошмыгнула к кровати, вытащила то ли из-под подушек, то ли из-под матраца небольшой листок бумаги, протянула его следователю. Предсмертная записка Ивана Андреевича Русакова была написана разборчивым крупным почерком и состояла всего из пяти коротких фраз, но читал ее Алексей Степанович довольно долго. Очень уж неожиданным оказалось такое вот послание самоубийцы: «В моей смерти прошу никого не винить. Из жизни ухожу добровольно. Больше нет сил. Признаю себя виновным в смерти 108 человек, среди которых были женщины и дети. На этом свете прощения мне нет. Иван Русаков».
— М-да, — покачал головой Алексей Степанович, убирая записку в портфель. — Дело, смотрю, принимает скверный оборот.
— Чего-то не так Ваня написал? — обеспокоено спросила старушка.
— Мягко сказать, «не так», — усмехнулся Алексей Степанович. — Покойничек ваш, получается, был о-го-го! На совести-то у него, не шутка, 108 трупов. Чикатило и тот меньше людей загубил.
— Ой, вот вы о чем! — с облегчением вздохнула баба Вера и перекрестилась. — Так в этих смертях, если рассудить по-божески, у Вани и нет никакой вины. Это наговорил он на себя. Больно уж он совестливый.
— Давайте пока без характеристик, — сухо сказал Алексей Степанович, досадуя на себя, что поддался эмоциям и выказал свое негативное отношение к покойному Русакову. — Начнем, гражданка, по порядку. О каких это трупах упоминает в своей записке ваш сосед?
— Так я вам и хотела рассказать, — обиженно поджала губы баба Вера. — Ваня ведь он только приказ исполнял. Танкистом он был. Тем самым.