Ко времени, когда сложилась главенствующая тин-культура и устоялся язык, цементирующий и развивающий ее, стало предельно ясно: свет в оконце для люмпен-подростка — деньги... Об этом приоритете недвусмысленно свидетельствовал жаргон. Синонимическое гнездо, связанное с «капустой», одно из самых больших в нашем «Словаре...»
«Бабки, башки, башли, бумага, воздух, выбранная нами за точку отсчета «капуста», крупняк (большие деньги), слезы (малое их количество), лаванда, лавэ, ленинки (канувшие в лету купюры с изображением «Лукича»), фартинги, филки, фишки...» — вот только часть самых общих обозначений денежной массы. А еще — виртуозное разграничение по номиналам: «Декан, дэкан (10 рублей); екатеринка, катеринка (100 рублей); кесарь, косарь (1 тысяча); кожаный (металлический рубль); красная (тысячерублевая купюра); петровский, петрофан (5 рублей); пятикатка, пятикатник, пятихатка (5ОО рублей, т.е. пять «екатеринок»); рваный (1 рубль); стольник, стоха, стоша (100 рублей); тонна (тысяча); угол (25 «рваных», т.е. одна четвертая сотни); чир, чирик (10 рублей)...»
Суммы, о которых идет речь, по тем доинфляционным временам были значительными (об уровне цен нам напоминает частушка, рожденная в тот период: «Водка стоит ровно десять. Десять двадцать — колбаса...»). Но тем не менее эти суммы о б р а щ а л и с ь в подростковом быту. Откуда проистекает наша уверенность? Да хотя бы из особенностей сленга. Сленг, а подростковый — тем более, редко снисходит до отвлеченных понятий, до абстракции. Он конкретен. Он вызывается в обозначение лишь тогда, когда в этом обозначении есть п р а к т и ч е с к а я необходимость, бытовая нужда. Зашелестели в карманах наших «аргонавтов» тысячерублевки — зашелестело в речи и новое словечко: «красная»...
Впрочем, новизна большинства арготизмов относительна. На первых порах, едва отроческое люмпенство стало осознавать себя последователями уголовного мира, его своеобразными жрецами, языковые заимствования из воровской среды делались без разбору. По принципу незабвенного Плюшкина: в хозяйстве все сгодится... Лишь с определением собственной криминальной специализации подростки начали сортировку и переосмысление заимствованных арготизмов. Жаргонизм «воздух», к примеру, значил в свое время не что иное, как «взятку».* Но с ситуациями взяточничества наши «аргонавты» не сталкивались. Существительное же им приглянулось, ибо оказалось эмоциональным, наполнилось новой коннотацией (дополнительным значением): то, без чего нельзя дышать... Из видового слово стало родовым, обозначило деньги вообще. Оно сменило окраску. В нем уже не слышалось сожаления былых преступных поколений по поводу вышвырнутых на воздух (в качестве взятки) денег. В нем утверждалась незыблемость материальных ценностей, обрисовывалась жизнеобеспечивающая атмосфера... ( Чуть позже это значение, вложенное подростками в «воздух», будет подкреплено другим существительным — «дышки». Это слово широко загуляет в тинейджерской среде в начале 90-х и метафорически подтвердит сказанное нами... ДЫШКИ... Дыхание... Основа физического существования...)