В 1987 году я записал насторожившее меня слово «дихлофос». Так металлисты обзывали брейкеров. Происхождение слова уходило корнями в общеподростковый фольклор, в анекдот: «У бьющегося в конвульсиях таракана спрашивают: — Что, таракан, break dance? — Нет, — отвечает бедолага, — дихлофос!» Но позаимствовать из общего анекдота кличку для всех танцоров в стиле «брейк» взялись только металлисты.
Вряд ли западным металлистам было дело до западных брейкеров. Маются разными увлечениями — ну и на здоровье! Дорогу друг другу не заступают!
Наши же доморощенные «металлы», едва возникнув, сразу же заявили о своих антипатиях, — уничижительное «дихлофос» тому свидетельством. С чего бы?
Потолкавшись какое-то время среди «рыцарей цепей, заклепок и кожи» и сравнив их со знакомыми мальчишками-брейкерами, я заметил между теми и другими существенную разницу. Разницу — вне антуража и атрибутов! Разницу — почти классовую (ох, рано марксистско-ленинскую социологию на свалку истории!).
Это только сначала показалось, что на иностранные веяния молодежной моды, вдруг проникшие к нам, подростки набросились, как на груду заморских товаров — кому что подвернется, кому что достанется. Нет, обноски западных молодежных движений уже сразу расхватывались хоть и впопыхах, но с примеркой, с прикидкой, с оглядкой на собственные привязанности, таланты, материальные возможности.
В брейк-данс вдарились элитные слои отрочества: старшеклассники, младшекурсники вузов. Чтобы снять (скопировать) сложнейшие танцевально-акробатические элементы, нужна была натренированная усидчивость, воля к достижению цели. Чтобы связать в единую композицию разнородные части танца — всякие там вертушки, геликоптеры, уимболы, требовалось чувство вкуса, маломальский эстетический опыт. Брейк-данс пришел в страну на видеокассетах, поэтому близкое знакомство с ним предполагало определенную материальную состоятельность поклонников: наличие видеомагнитофонов и соответствующих кассет или хотя бы средств на их прокат...
«Металл» был менее привередлив. Материальные претензии ограничивались поношенным кожаном, незамысловатой фурнитурой, которую несложно изготовить самому, особенно если есть доступ к фрезерному станку или рядом с домом — промышленная свалка. Металлотеки особой подготовки не требовали: танцевальные движения сводились к повтору поз бас-гитариста, подобное попугайничанье давалось в несколько секунд тренировок... Зато... Зато подчеркнуто грубый, агрессивный, не знающий полутонов heavi metal даровал своим поклонникам неоценимую возможность: выплеснуть неудовлетворенность — и какую-то минутную, и сущностную, глубинную — неудовлетворенность холодным домом, родителями, стипендионными слезами (малыми деньгами), нелюбимой работой... Надо ли говорить, кого зачаровал «металл»: фазанов (учащихся ПТУ), молодых рабочих, шалтай-болтающихся тинейджеров. Так что, говоря языком русских летописей, щемить друг друга брейкеры и металлисты принялись не попусту. Искусственно выровненное, прилизанное, обернутое в фантик «ВЛКСМ» поколение вдруг разбилось на множество положительно и отрицательно заряженных сгустков, которые даже при малых столкновениях рождали видимые или слышимые сигналы, подобные слову «дихлофос». Но гроза только приближалась.