— Саша! — радуется Андрейка. — А у меня новый фильм. Посмотрим?
— Если останется время.
— Останется. Я уже сам убрался. А готовить мне не надо. Бутербродов поем.
— Еще чего — бутербродов. Я же на работе.
— Саш, а давай у тебя сегодня будет выходной, а? Я тебя очень прошу…
— Что ж…
Андрейка тут же начинает суетиться, пододвигает мне кресло. Я помогаю ему. Щеки его раскраснелись. Он очень взволнован и долго не может найти пульт от телевизора. Он старается не смотреть на меня, вставляет кассету не той стороной, чертыхается, извиняется, краснеет еще больше и еще больше суетится.
— Тебе удобно сидеть? Может, телевизор вот так развернуть? Фильм классный, тебе понравится. Там, понимаешь, одного киллера заказали другому киллеру. А они, прикинь, друганами стали. Прикольно, да?
— Очень.
— И тот, первый, ну, которого должны убить, придумал такую штуку…
— Давай уж лучше смотреть, — говорю. — А то ты мне все расскажешь.
— Ага, все, включаю.
Андрейка садится рядом на стул, костыли прислоняет к стене. Ярко-синие, они отчетливо выделяются на светлых обоях. Экран голубовато вспыхивает, идут титры. Потом какие-то взъерошенные потные мужики долго бегают друг за другом, начинается пальба.
— Сидеть удобно? Хорошо видно?
Я киваю.
Выстрел. Человек в кожаной куртке падает. Из его головы течет кровь.
— Один готов, — довольно констатирует Андрейка.
Целая стена здесь увешана грамотами и медалями. Как-то я спросила — чьи это.
— Мои, — гордо сообщил он.
— И за что же?
— А я разве не говорил? У меня КМС по плаванию. Могу показать кассету с соревнованиями. Хочешь?
Следующие часа полтора мы смотрели, как в голубой воде одноногие пловцы, все в резиновых шапочках и очках, похожие на больших неизвестных рыб, плавают наперегонки. Андрейка почти всегда приходил первым. Потом была церемония награждения, и он стоял на пьедестале с мокрыми волосами и счастливым лицом.
Я снова украдкой бросаю взгляд на его костыли. Но Андрейка, похоже, заметил.
— Тебе неинтересно?
— Почему же… Очень интересно. Просто я сегодня немного устала.
— Нет, тебе неинтересно. Я же вижу.
Он нервно хватает пульт и выключает телевизор.
— Все, хватит. Посмотрели…
— Ты обиделся?
— Нет.
— Не обижайся. Ладно, мне пора, — поднимаюсь я.
— Не уходи, — просит Андрейка.
— Хорошо. Тогда я приготовлю тебе что-нибудь.
— Не надо. Просто посиди.
Несколько минут мы сидим молча. В открытую форточку залетают приглушенные уличные звуки: гудки автомобилей, голоса детей, лай собак. В комнате плещется пыльный солнечный свет. Я смотрю на мужские, большого размера, стоптанные тапки — их выдает мне Андрейка; задники сильно замяты, и ходить в них неудобно, будто под пятки положили засохшие хлебные корки.